Я целый час объясняла Пенелопе, почему я еще жива и почему она еще жива, что у нее не галлюцинация и что я не сошла с ума. Все время волк сидел рядом, глядя на Пенелопу так, словно он отрыгнул ее после ужина и не может понять, что же такое съел. Он вырос с тех пор, как я оставила его у Генезиса, и теперь я, наконец, чувствовала, что в моем мире все стало на свои места. Я трепала его шерсть, чесала за ухом, гладила большим пальцем черную полоску и валялась с ним по земле. Бледная Пенелопа смотрела на нас словно пучеглазая рыба, вздрагивая и вдыхая каждый раз, когда волк скалил зубы или подвывал.
– Не показывай, что ты его боишься, – сказала я. – Или он тебе руки откусит.
– Как… – начал она, – как ты с ним… он же волк.
Волк поднял на нее горящие глаза, и она отшатнулась, прижавшись к дереву.
– Ну, люди убили больше волков, чем волки людей. Так что я даже не знаю, кого надо бояться.
Пенелопа была такой бледной, словно ее лицо освещал лунный свет. Повязка, которую я наложила, могла успокоить боль, но с ядом, который кровь разносила по телу, она справиться не могла.
– Ну, хотя бы гной течь перестал, – сказала я, накладывая новую повязку.
Волк посматривал мне через плечо и, похоже, ухмылялся. Он с Пенелопой не разговаривал и держался от нее подальше, словно в нашей стае она была подкидышем.
– Мы долго шли, да еще ничего не ели, и теперь организму не хватает сил сражаться самостоятельно. Нужны антибиотики.
– А где их достать?
Волк тихонечко рыкнул, я и почесала ему шею, чтобы успокоить.
– В Халвестоне, – сказала Пенелопа, вздрогнув, когда я начала накладывать новую примочку. – У фармацевта.
– Тогда пора двигаться.
Пенелопа шла, держась за меня, и вместе мы преодолели последний хребет, который отделял нас от Халвестона. Волк трусил позади. Мне все казалось, что он качает головой, словно говорит: «Какого черта ты таскаешь с собой этот мешок костей? Избавься от нее, и мы быстрее доберемся до города». Чего еще ждать от волка.
Понадобилось несколько часов, чтобы подняться на вершину вершины хребта. Однако вид, который открывался оттуда, стоил всех усилий. На юге простиралось огромное озеро. Городок Эллери на побережье казался совсем крошечным. Дорога на север была лишь царапиной на земле, словно шрам на коже мира.
Север? Черт! Большая Глупость превратила эти земли в инопланетный пейзаж. Высоко в небе сгущались черные тучи. Воронки и ямы размером с долину Муссы обнажали разноцветные скалы, и отовсюду валили клубы дыма.
Раненый и злой мир больше не даровал человеку никаких благ, их приходилось вырывать когтями и зубами. Мне вдруг стало жаль деревья и зверей, которые умерли, когда упали бомбы. Их не должны были сбросить на нашу землю. Ошибка в навигации или еще какой просчет, так говорили старики, – бомбы полетели не туда. Они предназначались городам на далеком юге, которые и так были уже почти разрушены. Эти бомбы должны были убивать людей, а не природу. Они наполнили небо дымом и ядом, яростными и смертоносными бурями. Старики говорили, что вода перестала течь, и все огни погасли. Остались лишь обугленные камни да пепел сгоревших деревьев. Природа, наверное, думает, что люди такое заслужили, и если честно, я с ней согласна. Это искалеченная земля когда-то была бесценной, живой и дышащей, а на нее наступили мимоходом, как на муравейник. Когда я смотрела, во что она превратилась, у меня сердце разрывалось.