Михайловский замок не отказывался от свежей крови, ворота скрипели и запускали жертву, ведя по брусчатке к темно-серой фигуре, сидящей на троне. А дальше… рассказать было некому.
Пустые огромные залы, расходящиеся в обе стороны от парадной лестницы, прячущейся в полутьме, глушили звуки, не пускали их подниматься вверх, к сводам с давно облетевшей позолотой лепнины. Пройди здесь хотя бы один сталкер, неожиданно вернувшийся к Периметру, он стал бы седым только от них. От пустых огромных комнат, гасящих любое движение, не пропускавших ни скрипа, ни звона в своем вязком спертом воздухе.
Смотрели со стен лица давно ушедших во тьму и тлен людей, вершивших судьбы миллионов, низвергающих царства, королевства и республики. Бледные выцветшие лица Романовых и их присных, казавшиеся выточенными из слоновой кости, провожали бы оторопевшего бродягу темными провалами глаз. Заставляли ежесекундно водить вокруг себя лучом фонаря, неумолимо гаснущего и становящегося все слабее и слабее. И обострившийся слух, ловящий в мертвой тишине любой звук, заставлял холодный пот катиться сильнее и сильнее, заслышав далекий неживой шепот на разных языках, от старорусского до немецкого, доносящегося с узких злых губ последней российской императрицы.
Замок жил своей, понятной лишь ему жизнью. Мрачная игрушка Зоны, высившаяся третий век посреди мертвого каменного мешка, пронизываемого ветром и холодными плетьми дождей. И ничего общего даже с существованием вокруг него эта жизнь не имела. Мрак и страх имеют лишь свои имена и порождают лишь схожее. Даже если за стенами существует настоящий Ад. Замок рождал внутри что-то более страшное.
В миллениум основную часть залов передали музею. Оставшиеся, никого не удивив, оставила за собой Военно-морская библиотека. Всего лишь библиотека. Библиотека, занимавшая эти старые коридоры более полувека. Книгохранилище, почему-то росшее вглубь там, где это позволили подземные воды Питера. Где их, непокорных и вездесущих, остановили специальным составом бетона и вложенными в них линиями заморозки. Красная империя, забравшая себе все, принадлежавшее слабым потомкам бедного преданного Павла, умела хранить свои тайны.
Длинные белые лампы, забранные сеткой, гудели под самым потолком. Яркий голубоватый свет не дрожал, ровно освещая кладку подземелья. В зеркальной поверхности гомогенного пола, отполированного подошвами людей и колесами каталок, отражались кривые изгибы электричества.
Часовые стояли через каждые сто метров, неподвижные, уверенные, с ног до головы затянутые в черное. Бронепластиковые забрала, такие же наплечные и набедренные щитки, панцири защитных жилетов. Магазины в навесных подсумках выпячивали толстые бока, ожидая своего времени, когда каждый из них сможет поцеловать устье патроноприемника новейших УОКов.