Мы поехали, и на каждый красный сигнал светофора он останавливался, чтобы посмотреть на меня и каждый раз с одними и теми же действиями. Он останавливался, поворачивался, осматривал меня снизу доверху, вздыхал, качал головой, а затем продолжает ехать. По крайней мере, он больше не выглядел злым. Сейчас он просто выглядел уставшим.
— Прости меня, Куинн.
Стиснув челюсть, он проговорил:
— Я не готов разговаривать об этом сейчас.
Я кивнула, заламывая руки.
— Хорошо. — Итак, значит, в конце концов, он собирался со мной поговорить. Это был хороший знак. — Ладненько.
Мое тело дернулось, когда он взорвался:
— Боже, Майя! Миа! Каким бы ни было твое чертово имя! — Он стукнул кулаком по рулю и закричал: — О чем ты, бл*дь, думала?
Мое сердце забилось быстрее, я попыталась объяснить.
— Я...
Но он меня перебил, пронзительно закричав:
— Ты знала меня! Знала! Ты знала, что я был другом Гарри! — он застонал. — Какой трындец. Ну и дела.
Я скривилась.
— Я знаю. Я исправлю этот...
Он заорал.
— Во всем ты виновата! Я не знал, черт бы тебя побрал! — Он повернулся, чтобы посмотреть на меня и прошептал совершенно спокойно. — И ты знала то, что я не знал. — Я не могла поверить, что он все еще продолжал вести машину, как ни в чем не бывало, затем он потянулся и потер лицо рукой, зарычав. — И потом ты на этой пристани... со своим братом! И я не знал! И потом я увидел тебя. И ты лизала это чертово мороженое. — Тяжело дыша, он посмотрел на меня лишь на мгновение, прежде чем раздраженно рявкнуть. — У тебя милое платье.
Я повернулась и прикусила губу, чтобы скрыть улыбку. Он сходил с ума. И это было забавно. Я всегда была тем человеком, который смеялся в самое неподходящее время: свадьбы, похороны, прием у гинеколога.
Его голос был резким.
— И тебе бы лучше не смеяться, Миа. Это не смешно.
Я повернулась к нему лицом, практически полностью всасывая губу себе в рот, потому что это был единственный способ не рассмеяться. Я кивнула, но была уверена, что мои глаза были полны веселья.
Он посмотрел на меня. Затем на дорогу. Опять на меня. Снова на дорогу. Затем он раздраженно сказал:
— Из тебя дерьмовая врушка.
Из меня вырвался извиняющийся смешок.
— Я знаю. Я засранка. Мне жаль, Куинн. Пожалуйста, позволь мне объяснить.
Машина замедлилась, а потом и остановилась. Я выглянула в окно.
— Я не здесь живу.
Он открыл дверцу машины.
— Я знаю. Здесь живу я.
Дверь машины захлопнулась, и я знала, что у меня не было выбора. Я должна была объясниться независимо от того, как бы глупо это ни звучало, независимо от того, насколько незащищенной меня это сделает. Я собиралась полностью открыться Куинну, потому что он заслуживал знать, почему все так произошло.