Но тут подоспел тюменский атаман Дружина Юрьев, гаркнул на самых ретивых, и давка вмиг прекратилась. По его же указке сургутские казаки перешли на одну сторону прицерковного места, заверстанные на Томское ставление — на другую, остяки — на третью. Уезд-то сплошь остяцкий. Без них на таком деле никак нельзя.
Первым среди остяков поставили ближнего князьца Бардака, старого уже, подслеповатого, рядом Никому Атырева. Он тут навроде татарина, потому как впал в мухаметянскую веру и еще восемь своих сородичей в нее утащил. Тояну, поди, приятно будет единоверца увидеть. Рядом с Атыревым занял место толмач Ертик Новокрещен. Он один из остяков постоянно в крепости живет. По вере — православный. Остальные — идольщики, пришли в Сургут по своим делам: одни послабления на извозах просить, другие жен и детишек из заклада выкупить, третьи — на торги. Вот и получилась целая толпа…
Пономарь Матюша перестал играть колокольными веревками и теперь зорко следил за тем, что происходит перед Троицкой церковью. Всем на площади места не хватило, и тогда самые отчаянные устремились на ближайшие ограды, крыши, крепостную стену. Их никто не останавливал. Ободренные этим, полезли наверх не только молодые, но и сивобородые служаки, и даже две бойкие девки на Гостиный двор влезли. Жаль, не разглядеть, кто имянно.
Дождавшись, пока установится полный порядок, Матюша ударил в перечасный колокол: пора, мол! И тот час от съезжей избы выступили лучшие сургутские люди во главе с Федором Головиным, Гаврилой Писемским и белым (приходским) попом Силуяном. Рядом с Писемским твердо ставил шаг Василей Тырков, рядом с Головиным легко вышагивал Кирила Федоров Он был молод, статен, красив. Из-под шапки-полубоярки пышно выбивались русые кудри, золоченый кафтан ладно облегал тугое пружинистое тело, сафьяновые сапоги придавали его походке легкость и стремительность.
Обозники старались не смотреть на Кирилу — за три без малого месяца насмотрелись. Всяким видели его — шелапутным и разумным, простым и кичливым, а на Сургутском переходе — ерепенистым и растерянным. Зато сургутским людям Кирила в новинку. Так и въелись в него глазами. Ишь орел, при его- то молодых годах, а уже обозный голова! Заслужил, видать… Но для тех и для других главная кирилкина заслуга в том заключается, что он — сын самого Нечая Федорова, управителя Сибири. Будто это Нечай Федорович рядом с сургутским воеводой идет, вполголоса обмениваясь с ним попутным словом.
А вот и Тоян со своими людьми. Он подошел с другой стороны — от Гостиного двора. Возле медвежьей шкуры остановился, приложил руку к груди.