— Матафонов? — переспросил начальник, вскинув густые кустистые брови — единственную растительность на его угластой красноватой голове. — Прекрасный работник. План делает. Если он и погорячился, уволив вашу жену за обсчет покупателей, то…
— Обсчета не было. Была провокация.
— Не провокация, а неожиданный контроль, — поправил начальник, забираясь под стол за бумажкой. — Оставьте эту вашу затею. Оставьте. Как видите, одни и те же действия могут называться по-разному.
— А вы знаете, как ее обозвали?
— А вы знаете, как меня самого сегодня обозвали? — весело спросил начальник, вылезая из-под стола. — Последней сволочью. И что же мне делать? Писать жалобы на этого подонка, который через минуту забыл о том, что оскорбил меня? Да мне плевать! — Начальник наконец собрал все бумажки и, усевшись в кресло, начал раскладывать их по порядку. — И вы плюньте. Идите домой и займитесь своими делами — вот мой совет. Уж не думаете ли вы, что у вашей жены больше гордости, чем у меня? — Он подозрительно посмотрел на Витю, словно желая убедиться, что такой крамолы в нем нет.
— Как знать, — сказал Витя, поднимаясь. — Как знать…
Из здания он вышел с легким чувством. Он понял свою ошибку. Искать справедливости в лагере Матафонова было бесполезно. В самом деле, разве можно одной жалобой разрушить многолетнюю дружбу этих людей, их благороднейшее чувство взаимовыручки? Только искреннее восхищение может вызвать твердость, с которой они оберегают друг друга от неприятностей, отводят удары судьбы. А что может сравниться с той возвышенной признательностью, которую испытывает спасенный! Он пронесет ее через годы, не пожалеет ни сил, ни средств, чтобы отблагодарить спасителя, а если тому понадобится помощь, он бросится на выручку не раздумывая.
Витя подал на Матафонова в суд. Он обвинил его в оскорблении чести и достоинства своей жены, обвинил в провокации, клевете и незаконном увольнении буфетчицы Нины Емельяновой.
В полном соответствии с действующим законодательством было проведено следствие, допрошены свидетели, следователь вызывал к себе в кабинет Матафонова, провел несколько очных ставок с Ниной, с Васькой-шалопутом, с Витей, многократно давала показания и представительница управления Панасьева. Вся эта процедура подействовала на Матафонова угнетающе. Он нервничал, отвечал невпопад, без должной почтительности, вопросы следователя вызывали в нем гнев.
Состоявшийся через два месяца суд признал Матафонова невиновным, а доводы истца злопыхательскими. Но публика, собравшаяся на необычное разбирательство, получила незабываемые впечатления. В зале собрались соседи, оповещенные Витей, сотрудники управления и треста, буфетчицы и официантки из других столовых — Витя позаботился о том, чтобы они вовремя узнали и дату суда, и суть предстоящего разбирательства. Пришли представители администрации и профсоюзной организации треста. Матафонов, отвечая на вопросы судьи, Нины, Вити, то бледнел, то краснел, терял самообладание, порывался даже в порыве возмущения покинуть зал, однако судья строгим голосом останавливала его, делала замечания и в конце концов добилась того, что Матафонов сник и решил, что вряд ли удастся уйти из этого зала домой — скорее всего под конвоем отправят куда-нибудь подальше. Так думал Матафонов и ошибался. Судья не нашла в его действиях ничего предосудительного.