Витя подал на Матафонова в городской суд. Свою жалобу он обосновал еще более полно и убедительно, привел другие факты, ставшие ему известными. Новое следствие длилось месяц. За несколько дней до суда Витя проник в здание управления и, выбрав удобный момент, в коридоре к доске объявлений приколол лист белой плотной бумаги, на котором извещал коллектив треста о предстоящем суде над Матафоновым. Внизу Витя поставил подпись: «Администрация». Несколько дней никто не решался снять объявление, поскольку управляющего не было на месте — он выезжал не то в Минск, не то в Киев, а все считали, что объявление повешено по его указанию. Матафонов избегал появляться в тресте, не отвечал на телефонные звонки и даже хотел было не явиться в суд, но Витя, выйдя утром во двор, начал бросать камешки в окно Матафонова.
— Давай на суд, сосед! — Витя кричал так громко, что жильцы решили, что приехала машина по сбору стеклотары.
Когда Матафонова оправдал и городской суд, Витя подал заявление и в областной. Матафонов похудел и осунулся. Он перестал здороваться с Витей, перестал спрашивать того о здоровье, об успехах, отворачивался, когда Витя приветствовал его с балкона.
— Товарищ Матафонов! — непочтительно кричал Витя. — Вы получили повестку в суд? Назначена очная ставка. Следователь не верит вашим показаниям!
Матафонов, глядя себе под ноги, быстро направлялся к машине, нырял в нее и уезжал, а соседи на скамейках, на крылечках еще долго обсуждали услышанное, скорбно качали головами, ожидая событий еще более значительных. Ко времени возвращения Матафонова с работы едва ли не все жители дома собирались во дворе, ожидая последних известий, которые сообщит с балкона Витя.
— Товарищ Матафонов! — кричал Витя, завидев своего врага, выходящего из машины. — Вы дали ложные показания! Следователь недоволен! Вас вызывает прокурор! Уголовный кодекс — это вам не столовское меню! Его не подделаешь, не перепишешь в свою пользу! Встретимся на очной ставке!
Матафонов, ни на кого не глядя, вбегал в подъезд и, не дожидаясь лифта, взлетал на третий этаж. Войдя в квартиру, он ронял из ослабевших пальцев чемоданчик с номерным замочком и с яркими хромированными уголками, чемоданчик, наполненный важными бумагами, отчетами и приказами. И, прислонившись к вешалке, некоторое время стоял без движений, без мыслей, без желаний. Потом постепенно оживал, приходил в себя и, со стоном отвалившись от стены, плелся на кухню, рука его тянулась к холодильнику, где, он знал, стоит заиндевевшая бутылка.
Как-то дождавшись, когда Матафонов уедет на работу, Витя пришел в его квартиру, постучал ключом по краникам, убедился, что прокладки в хорошем состоянии, слив из унитаза вполне приличный, собрался было уходить, но, задержавшись на минутку, более часа рассказывал потрясенной жене, теще, сестре тещи и сыну Матафонова, которого недавно приняли в пионеры, о том, как нехорошо поступает их муж и отец со своими подчиненными. О Нине рассказал, о ее обиде, о рыбе, о судебных разбирательствах и ложных показаниях Васьки-шалопута. Матафоновские домочадцы были так потрясены, что, когда хозяин вечером вернулся домой и поговорил с ними, он тут же впал в неистовство. Выбежав из своего подъезда, он помчался в соседний, где жил Витя, начал ломиться в дверь, чтобы немедленно высказать ненавистному слесарю все накипевшее. Не пробившись, Матафонов выскочил во двор и, увидев на балконе Витю, начал кричать, грозить кулаком и даже запустил в него подвернувшимся детским ведерком. Столпившиеся соседи разошлись подавленные — они даже предположить не могли, что такой уважаемый человек знает столько плохих слов.