— Слушай, а что она вообще за баба-то была?
Альмереджи изумлённо поглядел на начальника, но, поймав его взгляд, насупившись, задумался.
— Сложно сказать. Самовлюблённая дурочка, но себе на уме. Там, где дело зеркала касалось, ничего не видела, но о вещах иных порой дельные замечания роняла. Она рано замуж вышла да из отцовского дома под мужа попала. Старик Верджилези её держал в строгости, но ума она от него не набралась. Потом помер… она одна осталась, тут и пустилась при дворе в придурь рыцарскую. Поначитаются романов… — Ладзаро почесал в затылке, потом задумчиво добавил. — Но знаешь, она не похотливая была. Выверты не любила и не особо требовательная была. Я порой и не понимал, чего она каждую ночь возле себя мужика укладывала, если он ей без надобности.
— Ясно, — кивнул подеста. — Итак, расстались вы на рассвете, а потом ты гостей встречал. А что же ты тогда в Восточной галерее с упомянутой особой около полудня делал?
Острогу Тристано всадил глубоко. Альмереджи побледнел и опустил глаза. Сам д'Альвелла не удивился, но пришёл в недоумение. Альмереджи, в его понимании, скорее придушил бы бабёнку, чем с ядом заморачивался бы, но зачем он вообще прикончил её? При этом облегчённо вздохнул — это было обычное сведение каких-то дурных счётов и явно не имело никакого отношения к герцогу.
Меж тем главный лесничий наконец выговорил:
— Дурь. Надо было сразу сказать, — Альмереджи почернел с лица. — Я же видел эту святошу и знал, что донесёт. Я… просто поиздержался, Тристано. А тут среди гостей мантуанских приятеля встретил, хотел принять, как надо. Десять дукатов у Черубины и взял… а эта Фаттинанти и выдумала со зла. — Ладзаро поднял глаза на д'Альвеллу. Голос его звучал резче и визгливей. — Не убивал я её, Тристано. Ну сам подумай, зачем мне?
Тристано д'Альвелла окинул Ладзарино мутным взглядом. Альмереджи вообще-то был неплохим солдатом и великолепным охотником. Но сейчас казался жалкой бабой. Господи, у шлюх одалживается! И, чай, расплачивается собственным поленом? А ведь когда-то… — подеста едва не сплюнул. «Но почему он думает на Фаттинанти, пронеслось в голове Тристано д'Альвеллы, когда на него донесла Тассони? Стало быть, Ладзарино видел в галерее Гаэтану?»
Д'Альвелла пренебрежительно махнул рукой и отпустил дружка.
Ладзаро Альмереджи, бормоча про себя проклятия, ушёл, а через боковой вход вскоре вошёл чисто выбритый мужчина лет сорока, с длинными волосами до плеч, с лицом нездоровым, узким и бледным, с глазами миндалевидными и маслеными. Это был Джордано Мороне, придворный алхимик, тоже человек д'Альвеллы.