Перед его преосвященством предстал человек твёрдый и умный, истово убеждённый в том, что больше одной Истины не бывает, а Истина есть Христос. В его понимании любой, отрицавший или хуливший Истину, был либо подлецом, либо глупцом, а иногда — и тем и другим одновременно. При этом в эти годы Аурелиано ощутил, что обрёл странную, проступавшую временами способность проникать в суть вещей, совпадавшую с состоянием благодати Он любил эти часы, когда в нём неожиданно вспыхивало понимание давно минувших событий, очерчивались деяния святых, оставшиеся тайной, обозначались мысли, двигавшие пластами мирового духа.
Но откровения эти были скорбны. Мир опошлялся, опускался в бездну пошлости, кощунственного цинизма и растленности, всё ниже погружался в пучину праздного безмыслия и порочности. Появление двух ересиархов было открыто ему задолго до того, как мир услышал имена Лютера и Кальвина. Мир загнивал, теперь встретить праведника — становилось чудом. Из всего дворцового клира только Дженнаро Альбани был чистым человеком, а среди придворных Аурелиано смог обрести только одну неповреждённую душу: твёрдость понимания истины неожиданно проступила на исповеди под шутовским колпаком мессира ди Грандони. «А чему удивляться? — спросил себя Портофино. Коль на Святом Престоле сидят сифилитики и распутники, Истине приходится натягивать колпак с бубенцами». Его самого от отчаяния спасала только незыблемая вера в Господа — всемогущего и всеведущего. Господи, Ты видишь всё…
…Наутро инквизитор оказался в Сиреневой зале, где повстречал Дианору Бертацци, Глорию Валерани, Франческу Бартолини и синьорину Тассони. С ними был и Антонио Фаттинанти с сестрой. Статс-дамы и фрейлины были подавлены, удручены произошедшим накануне и не скрывали дурного расположения духа.
— Надеюсь, мессир Портофино, вы будете на отпевании невинно убиенной? — в тоне донны Бартолини слышался вызов.
Заметив подошедшего Тристано д'Альвеллу, инквизитор кивнул.
— В церкви буду. Но я редко видел невинно убиенных, синьора. К гибели человека всегда приводили либо его гордыня, либо жадность, либо злоба, либо похоть, либо зависть, либо перепой, либо отчаяние, либо… уж совершеннейшая глупость вкупе с чем-то из вышеперечисленного. Если же этого не было, то убиенный и впрямь заклан невинно.
В разговор, усмехаясь, вмешалась старая Глория Валерани.
— Боже, мессир Портофино, как вы жестоки… — поморщилась она, — вы и несчастного Рафаэля злословили…
— Я не злословил. Если тот же Рафаэль в Страстную пятницу лезет на свою содержанку и непотребно блудит, вместо того, чтобы в скорби думать о страстях Господних, и поражаем смертью от сердечного приступа, по-вашему, я должен жалеть распутника?