Песте скривил губы.
— И ты по-прежнему уверен, что это женщина?
Инквизитор пожал плечами.
— Посуди сам. Отравление всегда было уделом тех, кто не мог носить оружие: клириков, медиков, менял-финансистов и женщин. Но духовных лиц при дворе трое — я, каноник Дженнаро Альбани да мой блудный духовный сынок Флавио. — Песте кивнул. — В церковном сообществе обвинения в употреблении яда выдвигались против тех, кого стремились устранить или отодвинуть, ибо очиститься от таких обвинений весьма непросто. Но травить статс-даму никому из нас не надо. Далее — медики. Цицерон и Плиний Старший утверждали, что ни одна профессия не даёт столько отравителей, сколько врачевание, ибо, чтобы приготовить яд, нужно уметь готовить лекарства.
— Следовательно, Бертацци или Анджело… подкуплены? — Песте улыбнулся уголком рта.
— Для убийства герцога — могу поверить, это должны быть солидные деньги, но для убийства придворной дамы — нет. Что до менял-финансистов, то в веках люди скромного происхождения иногда продвигались далеко. Их, разумеется, ненавидела старая знать. Но Тронти в замке не было — он в Венецию мотался, только сегодня приехал.
— Стало быть, — подхватил шут, — поэтому ты подозреваешь женщину.
— Не только. Ещё Гораций писал об отравительнице Канидии, которая ходила на кладбище за костями мертвецов и собирала ядовитые растения. То же самое делала и Локуста. Главные отравители варварских времён — женщины. Лет сто назад ремеслом отравительницы занялась неаполитанка Тоффана. Одна из адских смесей этой фурии, раствор мышьяковых кислот, по её имени и названа. К тому же я рассуждаю логично — проще всего убить той, что постоянно рядом и чьё присутствие не замечается.
Песте знал, что инквизитор не любил женщин, видя в них источник искуса и смущения для монаха, и кивнул.
— Ну, и кто же это?
— Это особа, которая одинаково хорошо владеет манерами придворной дамы и ухватками матерой преступницы, Чума.
Шут изогнул левую бровь и почесал за правым ухом, после чего, сообщив Лелио, что ждёт его на ужин, направился на кухню. Инквизитор же продолжил свои изыскания и тут походя нарушил свои должностные обязанности.
Обнаружив интересующий его фолиант на нижней полке, Аурелиано раскрыл его прямо на полу, опустившись рядом на доски пола, и читал до тех пор, пока его не вывел из задумчивости скрипучий голос интенданта Тиберио Комини. Правда, обращался интендант вовсе не к нему, ибо не видел его за стеллажом, а к молодому писцу, коего пристроил месяц назад в библиотеку сам Портофино, сжалившийся над нищей вдовой, умолявшей определить сына Паоло в замок. Она боялась, что тот может пойти по стопам старшего брата, увы, разбившего материнское сердце.