К досаде начальника тайной службы, эти свидетельства подтвердились полностью. С полудня до шести не было и минуты, когда эта высокомерная красотка была одна.
Чума же столкнулся в коридорном пролёте с Глорией Валерани. Он знал, что убитая относилась к ней с уважением, и весьма доверяла её советам.
— Донна Глория, вы же хорошо знали донну Черубину. Кто мог это сделать?
Донна Валерани вздохнула.
— Ты не хуже моего знаешь, малыш, что мозгов девчонке сильно недоставало. — Глория всех женщин замка моложе сорока звала «девчонками», сам же Чума шестидесятилетней донне годился во внуки, и потому Грациано ничуть не удивился словам старухи. — Мыприкидывали с Дианорой, но мало что сообразили. Но вернее всего, что любовник, хоть и не Альмереджи. А вот некоторые господа, что реторты днями греют да камни философские изыскивают…
— Джордано?
Старуха кивнула головой.
— Она ему не отказывала, тут не обида. Но он Альмереджи чёрной завистью завидовал, и что если траванул дурочку просто, чтобы подставить Ладзаро-то? Я так думаю, что сама девка слишком глупа, чтобы фигурой-то на этой доске быть.
Чума задумался. Мороне он считал способным на любую подлость и разыграть гамбит ему было вполне по силам. Однако когда вечером шут пересказал эту версию Тристано, тот отрицательно покачал головой. Он и сам не доверял клятому алхимику ни на грош, но тот не был в коридоре фрейлин в ту ночь. И днём не был — с него глаз не спускали. Это проверено.
В которой мессир Грандони встречает под луной девицу, потом наталкивается на искусительный текст, а напоследок — вытаскивает из воды новый труп.
Тяжёлый разговор состоялся после отъезда гостей между герцогом и начальником тайной службы, при котором присутствовали шут Песте и мессир Портофино. Последний ещё ни с кем, кроме Чумы, не поделился своей догадкой, и Д'Альвелла настаивал на том, чтобы Дон Франческо Мария, пока они не найдут негодяя, ел бы у себя — в отсутствии челяди. Прислуживать ему будут Бонелло и он сам. Герцог язвительно поинтересовался, как долго ему вести жизнь затворника? Месяц? Год? На вялое возражение его милости мессира Портофино, что лучше быть затворником, чем покойником, его светлость только зло полыхнул глазами, а Чума поспешил отвлечь повелителя от горестных мыслей, ударив по струнам гитары.
Шут обладал чарующим голосом и пел превосходно, но сегодня его искусство оказалось бессильно. Герцог, подавленный и мрачный, насупленный и злой, молчал. Франческо Мария вообще-то был сильным человеком: его никогда не страшила неизвестность, не пугала неопределённость. Он не только не боялся неизведанного, оно манило его. Не был он подвержен и предрассудкам: не цепенел перед чёрной кошкой, не плевал через плечо, был открыт друзьям в неуверенности и сомнениях. Если завидовал — признавался, что завидует, если раздражался — говорил, что раздражён, никогда не пытался скрывать свою слабость. Но сейчас чувствовал себя загнанной крысой, а кому это понравится?