— Что мне теперь делать? — эта надрывная в безнадёжной боли фраза вырвалась у него помимо воли.
Джованна стояла у окна и резко повернулась к нему. Он услышал её затаённый вздох.
— Ты влюбилась в сына Гавино?
— Нет, — ответила она еле слышно, но твёрдо.
— Почему открыла ему дверь?
Он ожидал, что она промолчит, и тогда, оттолкнувшись от этого молчания, как от каменной стены, у него достанет сил сделать то, что предписывал долг. Но она ответила, странно отрешённо, будто сама пытаясь осмыслить сказанное.
— Не знаю. Я понимала, что не должна… Знала, что он не любил. Я тоже не любила его, но мне казалось… что-то нашёптывало мне, что надо познать эту сладость запретной любви. Я временами пугалась, понимала, что нельзя, а в следующую минуту представляла, как он будет целовать меня. Мне хотелось этого… Я пыталась молиться, и искус проходил, исчезал. Я понимала, что этим оскорблю тебя и унижу себя, что я не должна… Но потом всё повторялось, с каждым разом сильнее. Он просто хотел женщину, он был слепым от желания, но ему было всё равно, кто с ним… Я видела это. Тебе вот не всё равно. Но я не устояла бы… наверное. Он сам испугался. Это он пришёл в себя. Я — дура, я же всё понимала. Как я могла?
Ипполито молчал. Не было сил произнести даже слово. Наконец он смог выговорить.
— Мне не нужно было в мои годы жениться. Мне не выдержать сравнения.
— Перестань, — она сглотнула комок в горле, — меня часто искушает и на других мужчин, порой — некрасивых и немолодых, словно чей-то мерзкий голос шепчет, как интересно было бы провести с ним ночь, узнать, какой он… Я гоню эти мысли, но они возвращаются. Это не мои мысли, не мои, я не хочу так думать, — чуть не взвизгнула она, — я хочу думать только о тебе. Что со мной, Господи, что со мной? — она бросилась к нему, и он нервно и испуганно распахнул ей объятия, заметив, что она трясётся, словно в ознобе.
Ипполито сжал её хрупкие плечи, погладил по волосам.
— Давно это началось?
— Нет, месяца два тому. Я рассказала об этом отцу Аурелиано, он мой духовник…
— И что? — Ипполито поморщился. Он уважал Портофино, но мысль о том, что тому известны его семейные проблемы, не радовала.
— Он сказал, что подобные искусы — от дьявола, и весьма часто молодым особам, которые знали только одного мужчину, приходят в голову подобные мысли, искусительные и пагубные. Надлежит молиться, бдительно следить за собой, поможет сорокадневный пост и паломничество. Но ты не разрешил…
Ипполито вспомнил, что Джованна и вправду недели три тому назад просила отпустить её в монастырь к бенедиктинкам. Голос его смягчился. Он прильнул губами к её щеке.