Я нахмурилась.
— Почему вы не направили эту энергию на поддержание жизни в старом теле? Это же проще, чем поддерживать связь с трупом?
Леди Цицелия презрительно фыркнула.
— Я что, похожа на дуру — цепляться за дряхлую оболочку, которой давно пора было умереть? Тут даже омоложение не помогло бы — мое тело исчерпало свои резервы. Да и легче призраком, сама понимаешь. Поэтому я не противилась естественному ходу вещей и даже старалась его ускорить, чтобы не влачить свои последние дни жалкой развалиной.
— Но почему вы не начали все это делать заранее? Не три, а, скажем, пять лет назад? Десять или даже двадцать?!
— Потому что только на пороге смерти душа охотно покидает тело. И только тогда у нее есть небольшой… довольно-таки призрачный, но все-таки шанс отыскать новое вместилище. Близкое ему по крови и по уровню дара. Родственное, одним словом.
На губах ведьмы появилась омерзительная ухмылка.
— И тело прямой наследницы Эмиля ван дер Браас подходит для этого идеально.
Наверное, в этот момент мне следовало упасть в обморок или хотя бы заголосить про несправедливость жизни и про то, что нечестно сперва красть чужую душу, а потом пытаться вселиться в тело близкой родственницы.
Но осознание того, что собиралась сделать ведьма, произошло на удивление тихо. Почти незаметно. И мгновенно померкло перед мелькнувшей в моей памяти ослепительно-яркой вспышкой, которую спровоцировало одно-единственное имя.
Эмиль ван дер Браас… Эмилио… Эмильен… Дедушка!
Перед моими глазами как наяву всплыло лицо немолодого, но все еще красивого мужчины, в некогда черных волосах которого щедро поблескивала седина. Чем-то неуловимо похожий на меня. Улыбчивый. Отзывчивый и невероятно добрый, он был настоящим кумиром моего детства. Человеком, которого я искренне любила и которым так же искренне восхищалась.
У меня слезы на глаза навернулись, когда следом за ним я так же неожиданно вспомнила свою неугомонную бабулю, не устающую бранить мужа за излишнюю покладистость в отношении их единственного, но горячо любимого сына, умудрившегося унаследовать от нее огненный дар.
Вспомнила отца — внешне грозного, вспыльчивого и опасного, как живое пламя, но на редкость отходчивого здоровяка, который в детстве баюкал меня перед сном. Именно его я видела, когда чуть не погибла в огне. О нем невольно вспомнила, когда была окутана ревущим пламенем. И о его надежных и очень сильных руках, в которых мне всегда было хорошо и уютно.
Я также вспомнила маму — миниатюрную, словно в противоположность отцу, отчаянно красивую и лихую (а кто еще согласился бы связать жизнь с невоздержанным, как говаривала бабуля, огневиком?) воздушницу, которая становилась воистину грозной, когда дело касалось поломанных стен и сожженных занавесок.