Все это время он ее хранил? Зачем?
На его бесстрастном лице невозможно было разглядеть никаких эмоций.
Я протянула пальцы. На секунду он задержал ее, словно передумал отдавать. Но тут же опомнился.
— И да, с днем Рождения, — бросил он, заводя машину и оставляя меня в одиночестве смотреть ему в след.
— Так, так, так, — Карл фон Рихтер расхаживал по классу, кивая и поглаживая белые усы. — И вы, мистер Фишер, считаете, что крестовые походы означали вовсе не распространение христианства, а, по сути своей, преследовали как церковные, так и глубоко политические цели?
Бедный Фишер вряд ли имел какое-либо мнение по этому поводу, но лишь покорно вздохнул.
Карл фон Рихтер поцокал языком, делая вид, что раздумывает над этой гипотезой, которую сам же и приписал своей несчастной жертве.
— Да, возможно. Конечно, возможно, — бормотал он под пышными усами, заложив руки за спину и меряя шагами комнату. — То, что политические лидеры в моменты внутреннего кризиса иногда предпринимают военные шаги, чтобы отвлечь внимание народа — весьма известный факт. И вы, Фишер, считаете, что жертвы, по сути, были принесены напрасно? Во имя ценностей, которые на самом деле никогда таковыми не являлись?
Парень побледнел и промямлил что-то неразборчивое.
— Интересно, интересно…
Карл фон Рихтер приложил палец к губам и принялся прохаживаться по рядам, делая вид, что все еще размышляет.
— А вам не кажется, что все это выглядит… кхм… мягко говоря, не очень? Столько смертей, города разграблены и сожжены, исторические памятники уничтожены навеки. И вы еще спрашиваете, ради чего?
Класс укоризненно захлопал глазами на Фишера, будто это он был виноват во всех этих несчастьях.
Тот только пошевелил побледневшими губами, испуганно озираясь по сторонам. Похоже, он сам поверил, что как-то лично к этому причастен.
— Хм, — Карл фон Рихтер вскинул голову и заложил руки за спину. — Интересно, что история имеет это примечательное свойство — принимать совершенно иной смысл, стоит лишь посмотреть на все под другим углом. Амбиции одного могут обернуться страданиями другого, в какую бы красивую и благородную обертку их не завернуть. А фанатизм… О, фанатизм — и вовсе опасное явление. Особенно, если он подогреваем страхом… Предчувствием неизбежного конца… Кхм, да, тогда он становится действительно опасен. И, увы, именно тогда он способен на самые страшные поступки…
Карл фон Рихтер вдруг застыл, как истукан, посреди прохода. Из всех его немигающий взор почему-то был устремлен на меня.
Я заерзала на стуле — вслед за ним любопытные взгляды оставили несчастного Фишера и теперь вовсю таращились на меня.