Кононок побежал на огневую, а я вернулся в вестибюль. Хозяева теперь покойно расположились в удобных креслах — беспомощные, старые люди. Франя бережно разливала коньяк.
— Немного подождем, — сказал я. — Сейчас принесут закусь.
— Немцы, как пьют, не закусывают, — тихо сказала Франя.
— А мы и пьем, и закусываем, — со значением произнес я. — Если есть чем.
— У нас вот ничего и нет. Прежде я на велосипеде за пайком ездила. Не знаю, как будет дальше...
— Все будет хорошо, — бодро заметил я. — Главное — война кончается. Американцы с запада идут. Уже близко. Так что и у вас — Гитлер капут!
Старики в креслах неподвижными старческими взглядами рассматривали меня, советского офицера, и я вдруг подумал, что в их глазах, наверно, выгляжу легкомысленным молодым обормотом. Похоже, мой победительный оптимизм их мало воодушевлял, у них были собственные заботы и свое отношение к войне, наверно, и к жизни тоже. Впрочем, теперь меня это мало занимало — я больше старался смотреть на Франю. Тем временем появился Кононок с буханкой солдатского хлеба и банкой свиной тушенки, которые аккуратно положил на край столика.
— О, америкен! — тихо произнес старик, заметив пятиконечные звезды на банке.
— Ленд-лиз, — сказал я.
— Ленд-лиз, ферштейн...
Франя принесла столовый нож, я решительно вскрыл консервы, а она отрезала от буханки несколько тонких ломтиков.
— Сейчас я сделаю сэндвичи.
Пока она готовила сэндвичи, я с неподдельным интересом наблюдал за быстрыми движениями ее ловких рук, то и дело бросая взгляды на оживленное девичье лицо. Кажется, она очаровывала меня все больше. Приготовив сэндвичи, два из них на блюдце поднесла старикам, неподвижно сидевшим в креслах.
— Данке шон, — кивнул хозяин. С трудом поднявшись, он дрожащими пальцами взял со стола рюмку.
Фрау осталась на месте, по-прежнему не сводя с меня глаз.
Мы выпили — я, хозяин и Франя. Четвертая рюмка осталась на столике.
Коньяк оказался довольно крепким напитком, кажется, я сразу начал пьянеть. Возможно, оттого, что был непривычен к нему, в Венгрии мы обычно пили вино и знали его крепость. Лишь однажды под Шиофоком меня угостили коньяком, и я надолго запомнил это угощение. Зато понял: коньяк — не вино, солдатскими кружками его пить не полагается.
— Господин профессор, — сказал я. — Вы не обижаете мою землячку?
По всей видимости, хозяин не очень понял мой вопрос, и Франя, переведя его по-немецки, ответила:
— Они не обижают. Они для меня как родные.
— Хорошо, если так. Гут.
— Гут, гут, — согласно повторили хозяева.
— Но теперь мы ее заберем, — полнясь нетрезвой решимостью, сказал я и перевел взгляд на Франю.