Как я уснул, не заметил, но проснулся вдруг на рассвете. Машинально нащупал возле головы огромное колесо «Студебеккера» и, ухватившись за него, сел.
На всей луговине стояли вразброс наши «Студебеккеры», никто их так и не выровнял, — как вчера поставили, так и остались. Между ними, под станинами пушек, на истоптанной молодой траве, в кузовах и раскрытых кабинах лежали, спали, храпели солдаты — советские вместе с американскими — кто где и кто как. Рядом со мной распластался вчерашний белозубый негр, который выпрашивал у меня орден. Привалясь к его ногам, лежал кто-то из наших, под ним, вдавленный в землю, валялся старый карабин. Кобура у американца была расстегнута и пуста, наверно, кому-то уже подарил свой «кольт». Или обменял на этот вот ржавый карабин. И я с усилием поднялся на ноги. Болела голова, непривычная тяжесть ощущалась во всем теле. Однако новое намерение уже завладело мной. Примерно я помнил, с какой стороны мы приехали сюда, и неуверенным шагом побрел в том направлении. Обошел «Студебеккеры» своей батареи, нигде не увидел комбата, подумал, что так, может, и лучше. Возле одной машины наткнулся на знакомые сапоги санинструктора Петрушина, который, свесив ноги из раскрытой кабины, сладко спал на мягком сиденье. Наверно, перебрал, недобро подумал я, хотя сам был не в лучшем состоянии.
Сонным переулком, сплошь заставленным переправочными амфибиями, вышел на главную дорогу. В этот рассветный час всюду было тихо и безлюдно, словно наступил конец света. Все спали — в машинах, во дворах и в домах тоже. Отдыхали, отсыпались — после великой страды войны.
Мой сон отлетел без остатка, и я побрел по дороге. То и дело оглядывался в ожидании какой-либо попутки, хотя на дороге пока не появилось ни одной машины. Тем временем совсем рассвело, голубое ясное небо было без единого облачка. Зачинался первый день мира, день Великой Победы. По дороге навстречу появился какой-то автомобиль с двумя офицерами в кабине. За ним через продолжительное время показались еще два приземистых цивильных автомобиля с кузовами, полными освобожденного европейского люда. Этих было слыхать издали, они горланили свои песни, наверно, ехали домой. Я все шагал по дороге, пока городок не остался далеко позади. Дорога ровно бежала вдоль берега довольно широкой реки. На той ее стороне, видно, тоже пролегало шоссе, движение там было оживленнее, чем на этой. Автомобили сновали в обоих направлениях, и я понял, что там американцы. Река стала границей между двумя зонами, как между двумя мирами.
Но что было делать мне? Постепенно я стал приходить в себя после вчерашнего, все яснее понимал авантюрность моего замысла. Так, пешком я не дойду, мы далеко отъехали от нашего последнего рубежа. А если и повезет наконец с машиной, едва ли успею вернуться в срок. Все-таки, как ни крути, я находился в самовольной отлучке, в полку скоро обнаружат мое отсутствие.