Красномордого, с остекленевшими глазами и разинутым, в ужасе, ртом. Валерка катается по полу, скуля и зажимая распоротый живот, из которого вываливаются окровавленные внутренности. Над Абдуллой же, нависает Ковалёв, вонзив в его шею клыки и жадно причмокивая.
Происходящее напоминает дурной сон, от которого, хочется проснуться. Но уж слишком я вно, слишком тошнотворно пахнет кровью , слишком сильно трясёт моё тело от холода, страха и отвращения. А может быть это и есть сон? Болезненный бред. Да, так и есть, я сплю. Я заболела, у меня температура. Но скоро я проснусь, и всё будет хорошо. Бабушка даст мне лекарство, вызовет врача, а я позвоню на работу и предупрежу, что уроков истории в ближайшую неделю не будет. Ох, ну когда же наступит пробуждение?
Напившись крови, Ковалёв вытирает рот тыльной стороной ладони. и направляется ко мне.
Я в ужасе кричу и ползу на четвереньках в сторону двери. Только бы доползти, только бы вывалиться в коридор, а там люди. Ведь не смогут же они равнодушно отнестись к девушке в окровавленной одежде.
Сильная рука тянет меня вверх.
- Нам нужно торопиться, - ровным голосом произносит он, будто бы на полу не лежит три труппа, словно его ноги не топчут кровавые лужи, словно он не пил сейчас из разорванной шеи Абдуллы.
Мы вылетаем в разбитое окно. Под нами белой простынёй проносится поле, над нашими головами коричневым, мутным и вязким, словно кисель, пологом нависает небо. Холодно! Я и не думала, что может быть так холодно. Тысяча игл вонзается в кожу, стынет кровь, лёгкие разрывает болью. Потоки встречного ветра яростно лупят по лицу, уродливыми гибкими щупальцами выкручивает кости, ввинчивается в глаза, нос, уши. А мы всё летим, летим, летим, и кажется, что нашему полёту не будет конца, что я уже умерла, и сейчас моя грешная душа получает заслуженное наказание. Наконец, сюрреализм происходящего окончательно выматывает мою нервную систему, и я с благодарностью погружаюсь в объятия тьмы.
Я в огромном ледяном шаре. Он кружится, а я, то и дело, ударяюсь то об одну, то о другую стенку шара. Стенки обжигают холодом, от которого стынет всё внутри. И единственное моё желание – чтобы прекратилось кружение. Поворот, ещё один и ещё. Ну пожалуйста! Ну остановите это кто- нибудь! Я больше не могу! Я больше не выдержу! Я плачу, плачу навзрыд, и слёзы мои холодны. Они превращаются в кусочки льда и застывают на щеках.
Но вот шар с треском раскалывается, ко мне протягиваются руки. О ни поднимают меня, прижимают к горячему телу. Я доверчиво приникаю к спасительному теплу, затем поднимаю взгляд и вижу страшное лицо Ковалёва, перепачканное кровью. За его спиной что- то взрывается и мы оказываемся в горящей комнате. Меня опаляет жаром, губы пересохли, хочется пить. Ковалёв подносит к моим губам стакан воды, но стоит мне пригубить столь вожделенную жидкость, она краснеет, и я понимаю, что передо мной кровь. Мы летим сквозь пламя, пока не долетаем до рычащей мясорубки, из которой в огромный таз вываливается фарш. Я с ужасом осознаю, что этот фарш и з человеческого мяса. Вот в месиво из перетёртых костей, кожи и мышц падает золотой зуб