– Как вам, – ответила она. – У вас сахар есть? Не пью кофе без сахара.
Я указал ей на сахарницу в виде бочонка с надписью «Мiодъ» на пузатом боку.
– Я коньяк не буду. У меня на спиртное аллергия.
– Тогда и я не буду, – кивнула Ирина. – В одиночку только алкоголики пьют.
– Не отказывайтесь, – сказал я. – Пятьдесят граммов коньяка алкоголизмом не назовешь, а у вас наверняка нервы на взводе…
– Ох, не говорите, – согласилась она. – Я, с тех пор как ее бложик увидела, сама не своя, а как прочитала – спать спокойно не могу. Нервы у меня крепкие, я же журналист, хоть и богемщик, но навидалась разного. Так ведь одно дело, когда проблемы у чужих людей, и совсем другое, когда у твоих близких.
Она решительно тряхнула головой:
– Тогда в кофе. Я буду думать, что у вас тоже кофе с коньяком.
Я добавил, и мы выпили – я чистый кофе, она ирландский.
– Я закурю? – спросил я, доставая сигареты.
– Боже мой, это же ваша квартира, – ответила она.
– Мало ли, может, вам табачный дым неприятен, – сказал я, подкуривая.
– Господи, Сережа, я брала интервью у Анны Муглалис, – улыбнулась Ирина. – За полчаса она выкурила полпачки красного «Marlboro», и ничего страшного со мной не случилось.
– Говорят, пассивное курение опаснее активного, – упрямо ответил я, затягиваясь. – Ирина, я не могу понять одного… по всему видно, что вы любите сестру. Но тем не менее вы невысокого мнения о ее талантах в журналистике. Где именно вы неискренни?
– А почему я вообще должна быть неискренней? – удивилась Ирина. – Да, мне не кажется, что Карина создана для журналистики, но я отнюдь не считаю, что моя сестра лишена талантов. Наоборот! У нее уникальные способности к перевоплощению, к подражанию, у нее стратегическое мышление и прекрасная память. Из нее получилась бы прекрасная актриса или режиссер, но не журналист. Для журналиста у нее крайне мало умения слушать. Она не может принять чужую точку зрения, даже если ей не надо с ней соглашаться. Существование точки зрения, отличной от ее, приводит ее в исступление. Когда что-то идет не так, как она задумала, она нервничает и совершает необдуманные, поспешные поступки.
А уж если она что-то втемяшила себе в голову – то упрется рогом, пока не продавит. И в этом случае взывать к ее пониманию абсолютно бессмысленно.
– Не знаю… – сказал я, задумчиво дымя сигаретой. – Не заметил за ней ничего подобного.
Про себя же я отметил, что Ирина описывает Снежную королеву Карины. А я все-таки больше общался с Золушкой.
Ирина пожала плечами:
– Может, она изменилась, ведь мы не виделись больше семи лет. Тогда она была такой – неуловимой, как ртуть, едкой, словно серная кислота, и холодной, как зимняя дорога.