– Откуда тебе известны тайные пути?
– Иттан, не думаешь же ты, что крыса-воровка не поищет ходы к отступлению? – Она самодовольно фыркнула. – Пригнись.
Так вот кем она себя считает: крысой. Есть в этом что-то правдивое. Но Тая не та мерзкая тварь, которая разносит заразу. Ей ближе мышка с доверчивыми глазками-бусинками. Напуганная, юркая, безобидная мышка.
– Выход из гарнизона ты тоже нашла? – Он споткнулся обо что-то мягкое и предпочел не спрашивать, чем или кем оно было.
– Тут сейчас все напоминает один сплошной выход. Стена обрушилась. Главное – не быть замеченными, но, думаю, все обойдется. Я не прочитала в книге опасности. А хорошая книженция, – подумав, отметила Тая что-то, понятное ей одной. – Сразу видно, священная. Не торопись. Рейк слаб, ты слеп, а я одна с вами не управлюсь.
Они перешагнули через стену – так сказала Тая – и направились к лесам. Но в сторону, противоположную от завесы. Так тоже сказала Тая.
Отныне мир, окрашенный в непроглядно-черное, складывался из того, о чем интуитивно догадывался Иттан, и того, что говорила Тая.
Она заменила ему глаза.
Без нее бы он пропал.
И непременно пропадет чуть позже, когда их дороги разойдутся.
– Для чего ты спасла Рейка? Тебе мало одной обузы, так ты решила потащить за собой безногого?
Тот засопел, но ничем не парировал. Ну а правда, по законам военного времени ослабших и лишенных способности передвигаться самостоятельно нужно бросать. Иттана – тоже. Тае следовало уйти одной.
– Все поймешь, – беззаботно ответила она. – Так, чуть левее. Только не отпускай руку.
Он и не собирался. Да, по всем законам она должна была его бросить, но – хвала богам! – предпочла остаться с ним. Отогнала глупый страх темноты.
Позволила существовать.
– Мы должны сообщить военному совету обо всем, что творится в гарнизоне. – Иттан потер свободной рукой лоб. – Если выживем.
– Если, если, если, – весело пропел полубезумный Рейк.
– Ага, если, – болезненно морщась, отметил Иттан. – Тая, у нас нет ни пищи, ни воды. Мы обречены.
Но девушка молчала. Иттан не представлял, что молчание может резать наживо. Но когда привычный мир рушится на осколки, а в глазах навсегда поселяется беззвездная ночь, голос равноценен глотку воздуха.
Иттан задыхался от безмолвия.
– Обречены, да-да, обречены, – бубнил Рейк, и палка его цокала в такт неровному шагу.
Лишенное смысла бормотание и редкие смешки, когда в голове Рейка мелькала какая-то мысль, кажущаяся смешной, выводили из равновесия, остатки которого Иттан с трудом удерживал в кулаках. Добавляло злости.
Ужаса, стискивающего горло.