— Что такой грустный? — спросил Уолш.
— Не грустный, — ответил Радченко. — Задумчивый.
Из гостиницы до аэропорта в городе Шарлотт добирались на лимузине старика Наумова. Вылет все-таки задержали почти на час. Радченко и Уолш коротали время, разглядывая высотные дома Шарлота, торчавшие среди плоской равнины и хорошо видные через витрину терминала. И еще военных, солдат и офицеров одной из крупнейших баз армии США, располагавшийся здесь, в Северной Каролине.
Кажется, треть пассажиров, находившихся в аэропорту, служили в Форте Брэг и носили летнюю форму. Солдаты как на подбор были атлетически сложенными парнями, с которыми никому не захочется мериться силой. Радченко от нечего делать стал выглядывать старших офицеров в возрасте от сорока до пятидесяти. И отметил про себя, что мужские фигуры, пожалуй, можно назвать безупречными. Кажется, в них нет ни единой унции жира, не видно толстых задниц, а грудь заметно шире живота. Радченко перебрал в памяти знакомых офицеров из России, вздохнул и с грустью подумал, что у его друзей с пропорциями тела все обстоит хуже, значительно хуже. С точностью до наоборот.
Когда тучи над аэродромом немного разошлись, объявили посадку. Радченко устроился возле иллюминатора, выпил банку содовой и задремал.
Девяткин оказался в травматологическом отделении городской больницу ровно в полдень. Вбежал по лестнице на второй этаж. Издалека была слышен приятный мужской баритон, который выводил лирическую песню. Девяткин прошел по коридору, свернул в полутемный закуток. На встречу поднялись два оперативника в штатском. Здесь звук голоса певца стал ближе, слова трогательной полузабытой песни брали за душу: «Смотри, какое небо звездное, смотри — звезда летит, летит звезда…»
Девяткин спросил, как дела. Старший оперативник доложил, что никаких происшествий за последние шесть часов не было, все спокойно, но голова болит уже с самого утра. Жаркий в палате поет во весь голос. А песен знает — без счета. Запел почти сразу после операции, как только ногу заштопали.
— Жаркий под психа косит, — ответил Девяткин. — Он думает, раз он такой певучий, он в тюрьму не попадет. Мы отправим его в институт судебной психиатрии. Месяца два-три он там отдохнет, затем его выпустят.
Девяткин вошел в палату и попросил еще одного оперативника, скучавшего на стуле, выйти и подышать свежим воздухом. Это была довольно просторная двухместная палата. Одна койка, стоявшая у стены, пустовала. На другой койке, выдвинутой на середину комнаты и привинченной к полу, лежал Антон Жаркий. Его кудри разметались по подушке, он был весел, глаза блестели.