Обычно благодушного и безобидного Михалыч от выпитого понесло излить то, что давно копилось у него на душе. Оказывается, ему давно была в тягость вся эта коммерция:
- Когда мы с Клавдией приехали сюда после войны, - со слезящимися глазами вспоминал дед, - она была другая – весёлая, голосистая, да и жизнь вокруг тоже: если кто-то строился, то всем миром помогали; гуляли друг у друга на свадьбах и именинах; общие столы накрывали по вечерам. Вот так же сидели задушевно человек по тридцать-пятьдесят - разговаривали, пели под гармонику. А теперь все обособились, каждый лишь сам за себя. Сидят куркулями на своих участках, деньги выращивают, словно латифундисты какие. Вон, и мы тоже в рыночных торгашей превратились! - Старик пнул ногой пирамиду из ящиков, приготовленных для сбора фруктов.
Один из постояльцев мягко ему возразил, желая вернуть деда в доброе расположение духа:
- Но ведь есть же постановление партии о приусадебных хозяйствах, Василий Михайлович. Вроде как власть поддерживает небольшую сельскую коммерцию, чтобы люди в деревнях не только в колхозах пахали, но и на своей земле трудились. Может, хоть тогда молодёжь не будет поголовно в города сбегать.
- Может и так, - вздохнул Михалыч. – Только дьявол коммерции души калечит. Теперь никому дела нет до совхозных интересов, все мысли лишь о личных хозяйствах. Всем вообще стало наплевать, что вокруг делается! Пусть хоть невинных людей со свету сживают, лишь бы мне было хорошо! Одним словом, моя хата с краю! И получается, что вроде как при советской власти живём, а ощущение такое будто при капитализьме. Законы джунглей получаются!
Хмельной старик говорил очень бурно, мысли его скакали:
- Все вокруг только на деньгах помешаны, превратили свои участки в курятники для туристов и в плантации. Всё на продажу! Кичатся друг перед другом новыми автомобилями и кирпичными пристройками. За накопительством себя порой забывают. Клавдия моя уже не помню, когда в последний раз на пляж то выбиралась иль в кино. С утра до вечера думает лишь о том, как бы успеть побольше рублёв заколотить. И меня в негра на плантации превратила. - Михалыч постучал ребром ладони себе по шее: - А мне эта её коммерция - во где! Заставляет меня по нескольку раз в неделю виноград, черешню, помидоры, абрикосы на рынок возить. В спекулянтов выродились! И ни-ни тебе, чтобы в колхоз выращенное сдать. Ну как же! Ведь в цене потеряем.
Я ей говорю: «Ну куда тебе столько денег? С собой на тот свет же не заберешь... Дети выросли, сами хорошо зарабатывают». А она меня старым дурнем и простофилей обзывает. И не понимает, что от своей жадности скоро совсем потеряет человеческий облик. Только деньги, деньги! Урвать где побольше: сдать повыгоднее жилье; сбыть повыгоднее урожай - вот в чем смысл её жизни. Вон, сами полюбуйтесь - всё вокруг в ящиках!