— Ты что, уже уходишь? — Мать смотрела на него в растерянности.
— Да. У меня дела.
— Но как же чай? Торт?
— В другой раз. — Он скрылся в прихожей.
Мать в испуге оглядывала вспухшее, зареванное Ксюшино лицо. Хлопнула дверь. Ксюша уронила голову на руки, плечи ее затряслись.
— Ну, успокойся, успокойся. — Вера Аркадьевна гладила ее по волосам, голос ее дрожал. — Черт с ним. Ушел — и пусть. Ты же у меня такая красавица. Полно, Ксюшенька, не рыдай так.
— Он… уш-шел… к Ольг-ге, — всхлипывая, выдавила Ксюша.
— Почему к Ольге? — изумилась мать.
— Пот-том-му. Он б-был ее жен-нихом.
— Николай? — Рука матери, гладившая Ксюшину голову, замерла на полпути. Она внимательно вгляделась в лицо дочери. — Ты увела у Ольги жениха? Я верно тебя поняла?
Ксюша молча кивнула.
— Как тебе это удалось? — спросила мать. — Только не ври.
— Я… я сделала приворот.
— Что? — Лицо матери вытянулось.
— Любовный приворот. У колдуньи.
— Господи спаси и сохрани! — Вера Аркадьевна перекрестилась. — Это ж грех какой, доченька. Надо в церковь сходить, к батюшке, покаяться.
— Отстань. — Ксюша упрямо мотнула головой.
— Ну хорошо, ладно, — согласилась мать. — Ты, главное, не убивайся так. Колдовство — оно никогда не доведет до добра, это ведь все знают. А тебе вредно волноваться. Пойдем лучше, чайку попьем. Я тебе тортик отрежу, твой любимый, шоколадный. Пошли. — Она потянула Ксюшу с кресла.
Та сопротивлялась, но вяло. Матери удалось поставить ее на ноги и притащить в кухню. Ксюша, как сомнамбула, пила чай, крошила ложечкой шикарный торт, а где-то в подсознании упорно и неотвратимо зарождалась мысль. Во всем, что произошло, виноват один человек. Только один, и он остался безнаказанным. Неужели Телеге сойдет с рук то, что она учинила над ней? Нет, дудки. Теперь, когда нечего было терять, Ксюша вдруг ощутила безудержную храбрость и силу. Плевать ей на призраков, она пойдет к Соньке и разберется с ней так, что от той останутся рожки да ножки.
Вера Аркадьевна отодвинула чашку и поглядела на Ксюшу с тревогой.
— Ты что?
— Ничего. — Та пожала плечами.
— Лицо у тебя какое-то странное, — проговорила мать. — Ты на Ольгу-то не злись. Она не виновата, что Коля к ней вернулся.
— Я не на Ольгу, — сжав зубы, сказала Ксюша.
— А на кого тогда?
— На себя.
— И на себя не надо, — принялась увещевать мать.
Ксюша не слушала ее. У нее в голове зрел план. Когда все надежды и иллюзии разбиты, остается лишь лелеять жажду мести. В таких случаях она спасительна, как соломинка, за которую можно уцепиться. Месть — все, что у нее сейчас есть, ее отрада, идол, ее Бог.