— А ты чудной, Данилка. Я теперь знаю, почему ты на меня глаза пялишь. Вот уж право…
— Знаешь, так скажи, — краснея, ответил Даниил и склонил голову в ожидании услышать слово отрады на всю жизнь.
— Больно надо. Тебе и самому ведомо, а меня только пытаешь.
На том их разговор и оборвался, потому что, как вести его, они не ведали. И Катя опять сочла за должное держаться от Даниила подальше.
И вот, шагая к дому, Даниил знал, что сейчас увидит ту, которая позволила ему утонуть в глубоком омуте, а сама… Тут Даниил споткнулся, потому как у него не хватило духу определить отношение Кати к нему.
Но если Даниил думал путано и неопределённо, подвергая себя мукам, то Питирим мыслил вполне ясно: проницательность ума и житейский опыт давали ему право сделать отцовские выводы из отношений Кати и Даниила друг к другу. И у него было основание пооткровенничать с любезным Фёдором, сыном Григорьевым. И то сказать, их дети уже созрели для того, чтобы исполнить о них сговор. Надеялся он, что Катя любезна Фёдору Григорьевичу и матушке Ульяне, а Даниил давно пришёлся по душе ему, Питириму Вешнякову, да и матушке Авдотье. Да и что тут скажешь, если дружба Адашевых и Вешняковых покоилась на дружбе костромичей — его отца и деда с отцом и дедом Фёдора. Всю жизнь, почитай, провели вместе Григорий Адаш и Игнатий Вешняк, плечом к плечу. Потому породнение с Фёдором Адашевым и было желанным Питириму, оно несло благо их семьям.
Питирим был высокого мнения о Фёдоре Адашеве. Выйдя из малоизвестных костромских вотчинников, добился он при молодом великом князе Иване Четвёртом больших заслуг и почестей. Ещё будучи стольником, Фёдор Адашев получил важное государево поручение от великого князя. Его назначили в посольство в Царьград. И то, что так радовало Питирима, было правдой. «То яж осени, декабря 26 1538 года, великий князь послал в царствующий град у турскому салтану Фёдора Григорьевича Адашева, да с ним подьячего Никиту Бернядинова, да сокольника с кречеты по салтанову прошению».
Знал Питирим и то, что в малолетство великого князя Фёдору Адашеву удалось ввести в кремлёвские палаты своих сыновей Алексея и Даниила. И они стали стряпчими[3] при государевом постельничем. Сам Фёдор Адашев с каждым годом становился всё ближе к великому князю. В 1542–1543 годах он вместе с князем Романом Дашковым выполняет волю государя по описанию замосковской волости в Вохне. И вот он уже окольничий[4], в одном шаге от боярства. И сыновья его — то любому зрячему видно, счёл Питирим, пойдут далеко. Всё по их глазам, по ликам видно. Большой заряд таился в них к государственному радению. Так думал отец Питирим, пока они с Даниилом шагали через Арбат к палатам на Сивцевом Вражке.