Толбухин вспомнил, как в марте прошлого года его самого освобождали от должности, обвинив в неспособности руководить войсками. Он тогда был начальником штаба Крымского фронта.
И еще подумал, что не напрасно ли теряет время на разбирательство, когда мог бы сразу отстранить офицера — и дело с концом. Но тут же отверг некстати мелькнувшую мысль.
А генерал Гуров вспомнил Сталинград и те нескончаемые ни днем ни ночью бои, в которых сгорали не то что полки, а целые дивизии…
Блажевич с волнением переступил порог кабинета.
— Рассказывайте, как потеряли штаб полка, почти два батальона и знамя?
— Знамя вынесли, товарищ командующий.
— Когда?
— Сегодня. Старшина Утицын, знаменщик, вынес его. Сам ранен, отправлен в госпиталь, а знамя сохранено.
— Это хорошо… Рассказывайте об остальном.
Стараясь не сбиваться на второстепенное, полковник стал объяснять, как дивизия вела бой, в какую сложную обстановку попал полк майора Грушевского, какие были приняты меры им, командиром дивизии Блажевичем, чтобы удержать позиции и не дать противнику распространиться.
Слушая его, Толбухин отметил, что нечто подобное произошло ныне и в 33-й гвардейской дивизии. Ее контратаковали сразу шестьдесят танков с мотопехотой, и противник подошел к командному пункту, где находился командир полка и знамя. Судьба полка тоже висела на волоске…
— Окончательное решение, товарищ Блажевич, вынесем по завершении операции. Сейчас же — продолжайте командовать. Дивизию придется вывести в резерв. Три-четыре дня на приведение в порядок, а там опять войдет в дело. Готовьтесь…
Блажевичу вдруг вспомнилось лето 1937 года, когда после суда над Тухачевским и другими видными военачальниками его арестовали как «врага народа».
«Не беспокойтесь, это недоразумение», — сказал лейтенант, сообщивший жене черную весть.
Однако вечером был обыск, все перевернули. И тогда же семью выселили из дома начсостава на окраину города.
По делу велось следствие по апрель 1938 года. Когда разрешили свидание, сын не узнал его: «Отец не имел ни одного седого волоса, но тут он вошел весь белый».
Блажевича обвиняли в том, что в прошлом он защищал Каменева и Зиновьева; что высказывал сомнение в виновности Тухачевского, Якира, Уборевича и других осужденных военачальников; что был против введения в армии института комиссаров; что оскорблял политработников полка.
Все эти обвинения были ложными, и на партийном собрании знавшие Блажевича сослуживцы их отвергли. При их поддержке было составлено прошение в Главную военную прокуратуру. Осенью 1939 года дело было прекращено, и он был освобожден из-под стражи…