— Отделение я туда пошлю, — наконец объявляет он. — Только минометчики пусть огонь подготовят… Ты приходи ужинать. Я расположился неподалеку. Нужен будешь — телефонисты вызовут…
В усадьбе среди деревьев и кустов — двухэтажный особняк с причудливыми узкими окнами, с колоннами у входа и большой стеклянной верандой наверху. На фронтоне две буквы — «Е» и «Н» — образовали хитроумное сплетение: вензель владельца дома. В особняке расположились солдаты Порубилкина.
Володю я застал в домике, глядевшем окнами на господский особняк. В домике две комнатушки. Пол глиняный, гладко укатанный, посыпан речным песком. Белые накрахмаленные занавески, такая же скатерть, коврик из цветастых лоскутков, потемневшая деревянная кровать. Хозяин — старик небольшого роста, щуплый, с острым, утиным носом. Под стать ему и старуха — живая, подвижная, с косынкой, подвязанной узлом на подбородке.
Сбросив снаряжение и шинели, мы тщательно умылись, поливая из кружки друг другу. Холодная вода обжигает, сгоняя усталость, бодрит.
Хозяйка подает домотканое с нарядной вышивкой полотенце.
— Знатный трофей в эту ночь я добыл, — объявляет, вытираясь, Володя. — Сейчас покажу… — Он ставит на стол коричневый чемоданчик-патефон с никелированными уголками. — И пластинки есть.
Пластинок немного. Все они с пестрыми этикетками на разных языках: румынском и венгерском, польском и французском.
— А вот добавка к патефону. — Володя бросил на стол немецкий орден — железный крест с черной окантовкой. — Ворвались в дом, а там, видимо, была попойка. На столе бутылки, закуска, окурки и патефон. А на спинке стула — мундир с орденом. Только владельцу его удалось смыться!
Мы крутим подряд пластинки. Томное танго сменяется вертлявым фокстротом. Слащавый голос поет немецкую песенку. Под гитару мурлычет француз. Вихрем ворвался чардаш. Заливаются скрипки, звенят цимбалы.
Подперев подбородок, слушает мелодию старуха. Просит повторить чардаш. Мы крутим пластинку снова. Вижу, как губы старухи дрожат, из глаз катятся слезинки.
Хозяин вышел, вернулся с бутылью. Молчком поставил на стол. Старуха достала старую, сильно накрахмаленную скатерть. На уголке скатерти тот же вензель из двух букв, что у входа в господский особняк. Видна аккуратная штопка. Старуха вытерла передником две кружки.
— Не две, четыре! — Володя выразительно растопырил пальцы руки.
— Тудом, тудом, — понятливо кивает женщина и предупредительно проводит пальцем по кружке. — Кичи, кичи.
Старик, указывая на бутыль, причмокивает, хвалит вино.
После первой кружки лицо у Володи разгорелось. Он стоял за столом, высокий, подтянутый, под глазами тени от недосыпания, во взоре нечто озорное.