Сражение продолжалось допоздна. Особенно долго пальба доносилась от высоты Курганной, через которую пролегала дорога к деревням Горки и Бородино и где сражались полки 7-го пехотного корпуса Раевского. Там стрельба продолжалась всю ночь и затихла лишь к утру. И тогда же неспешно стали отходить к Москве русские войска.
Удерживая ключевую высоту, полки генерала Раевского перемешались, сражались небольшими безымянными отрядами, которыми командовали храбрейшие офицеры, унтеры, а то и просто рядовые.
После сражения генерал Раевский говорил: «Корпус мой был так рассеян, что даже по окончании битвы я едва мог собрать 700 человек. На другом день я имел также не более 15 000».
Потери в сражении понесли обе стороны. В русской армии они составили 44 тысячи человек, у французов из 135 тысяч числившихся под ружьём были исключены 58 тысяч.
В рядах отступавших русских войск слышалось:
— Неужто отдадим неприятелю Москву?
— Никак того не может быть, — доносились возражения. — Кутузов обещал устроить Наполеону ещё одну головомойку.
О судьбе Москвы ещё не было принято решения ни высшим генералитетом, ни самим главнокомандующим Кутузовым. Впрочем, к одному решению он склонялся всё более и более, однако его нужно было утвердить на военном совете.
Наконец он объявил главному квартирмейстеру армии полковнику Толю:
— Надобно первого сентября в деревне Фили устроить военный совет. Предупредите приглашённых генералов.
Деревня Фили находилась неподалёку от окраины Москвы и состояла из нескольких убогих рубленых изб.
— Кого предупредить? И на какой час?
— Часам к четырём пополудни. А пригласить надобно… Барклая да Беннигсена, Дохтурова — нынешнего командующего армией, Ермолова да Коновницына, Остерман-Толстого…
— А Раевского?
— Его непременно. Как же без него?.. И самому быть. И моего адъютанта полковника Кайсарова…
К назначенному времени все генералы, кроме Беннигсена и Раевского, чьи войска находились в арьергарде, явились с опозданием. До их прибытия совет не начинали.
Кутузов сидел в кресле у стола, размышляя над картой, распластанной на большом столе. Возле него находились полковники Толь и Кайсаров.
Беннигсен, а вслед за ним и Раевский прибыли лишь в пять вечера и сразу же перешли к делу.
Спор разгорелся между Беннигсеном и Барклаем. Начальник главного штаба настаивал на необходимости сражения перед Москвой, Барклай выступал против. Ссылаясь на потери, он утверждал, что последнее сражение может погубить армию, а с ней и мощь России.
Горячий, недолюбливавший Барклая, Ермолов выступал на стороне Беннигсена, но запротестовал Остерман-Толстой.