— Если он будет следовать нашим указаниям, ничего плохого не случится, — ответил Бело.
— Что это значит? — невозмутимо спросила бабушка. — Жан-Марк вам что-нибудь сказал? Или кому-нибудь из ваших коллег, которые тут вчера были?
— Нет, ничего не сказал по той простой причине, что сам пока ничего не знает. Возможно, его враги хотят его сначала запугать, а потом поставить в безвыходную ситуацию.
— Именно, именно! — радостно поддакнул Леонар. — Жан-Марк нигде не будет чувствовать себя в такой безопасности, как в руках полиции.
— Извините, комиссар, — сказал Жонне, взглянув на часы. — Вы, наверное, знаете, что мы с братом работаем на шелкопрядильном комбинате. Нам, к сожалению, пора выходить. Шеф, господин Кузон, с таким сочувствием отнесся к нашему горю! Нам нельзя пренебрегать своими обязанностями.
— Мне хотелось бы немного поговорить с вами о Жан-Марке, — сказал Бело.
— А вы встречали родителей, которые знают своих детей и могут о них говорить? — с усмешкой спросила бабушка.
— Да. Например, вас.
Бабушка опешила.
— Своих детей я, может быть, и знаю, — произнесла она задумчиво, — но Жан-Марка…
Вскоре к ней, однако, вернулся ее обычный тон.
— Зачем вам чья-то помощь, если он сам у вас? — спросила она резко. Бело встал. — Еще минуточку! Мои сыновья уходят, а Эмилии надо отдохнуть. Правда, Эмилия?
— Да, мама, — ответила Эмилия. — До свидания, господин комиссар. Напомните, пожалуйста, Жан-Марку, чтобы он захватил с собой шарф.
Жонне и Леонар обменялись печальными взглядами и попрощались с Бело так, как будто это он нуждался в сочувствии. Бело остался один на один с бабушкой.
— А вы любопытны, господин… — начала бабушка.
— Бело, Фредерик Бело.
— Вы любопытны, Фредерик.
— Такова моя профессия, госпожа Берже!
— В том-то и дело. Вы можете быть опасны.
— Для невиновных — нет.
— Возможно, но для подозреваемых… А ведь не все подозреваемые — преступники. Не забывайте об этом, Фредерик. Я доверяю вам этого мальчишку. У него душа художника! Ему кажется, что его никто не понимает, даже я! А я-то его как раз понимаю. Мы сделаны из одного теста.
«Странно, — подумал Бело, садясь в служебную машину. — Никто из членов семьи не упомянул об утренних газетах. Или никто не чувствовал потребности их прочитать? Ну, братья, возможно, купили газеты по дороге на комбинат, но она? Она, которая беседовала с журналистами, она, описавшая им всю эту чудовищную сцену с мельчайшими подробностями? А тебе казалось, что она тщеславна».
В ювелирной мастерской господина Шенелона сцена с журналистами разыгралась совсем иначе, чем в семье Берже. Госпожа Шенелон потеряла сознание, а господин Шенелон позвонил на улицу Вобан. Никогда он не продавал «кошачьего глаза»! Что за вздорная мысль! Огюсту он никогда ни в чем не ограничивал, и с первых шагов она стала поступать, как ей Бог на душу положит. Понятно, единственная дочь!