— Спасибо за хороший совет, товарищ комбриг…
Днем он много гулял, словно прощаясь с парком. Мгновениями мысленному взгляду его представлялись бесконечные пространства — земли, страны, государства, — уходящие на Запад. И там, в них, — десятки, сотни тысяч людей, взоры которых обращены на Москву: пусть Москва что-то сделает, пусть Москва примет меры… Какие? Не нашего ума дело… Лишь бы Москва знала! Лишь бы Москва знала…
Поздно вечером комбрига позвали к телефону. Он узнал голос своего старого друга, сослуживца по генштабу:
— Возвращайся немедленно. Машина за тобой послана.
Едва он прибыл в генштаб, как его тут же вызвали к генерал-лейтенанту, начальнику оперативного управления. Когда комбриг вошел в кабинет, генерал-лейтенант стоял недалеко от двери, видимо, ожидая его. Поздоровались.
— Товарищ комбриг, обеспечьте немедленную передачу шифровки по своему направлению. Вот директива, — генерал-лейтенант подал ему лист бумаги с машинописным текстом.
Комбриг вышел. Идя по коридору, пробежал бумагу глазами: «…В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение… войскам быть в полной боевой готовности, встретить возможный удар немцев или их союзников… противовоздушную оборону привести в боевую готовность… подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов…»
Случилась эта поездка неожиданно. Очистив котелок с супом, Николаев уселся за маленький, сколоченный из тесаных жердей стол у окна. Он вытащил пистолет и, не торопясь, начал его разбирать. В полутемной землянке никого больше не было. Другие три офицера связи находились в разгоне, и Николаев наверняка мог рассчитывать, что его хоть на время оставят в покое. Вряд ли кому-нибудь в штабе дивизии мог понадобиться еще один посыльный в этот поздний час зимнего дня.
Поэтому Николаев и принялся чистить свое личное оружие.
Надо сказать, у каждого из четырех лейтенантов, обитавших в землянке на склоне занесенного снегом оврага, было свое излюбленное занятие, которому он предавался в часы досуга. Высокий, широкий в плечах, плотный Гаврилов, ни днем ни ночью не снимавший с головы шапки-ушанки, писал, например, письма. С хмурым видом усаживался он за стол и строчил их по нескольку штук подряд. Кому он писал, никто не знал, потому что сам он никогда писем не получал. Чернявый Колчин, когда не его черед был идти с пакетом или с поручением, обычно спал. Он мог проспать очень много, но от этого нисколько не терял обычной своей живости. Когда бы его не разбудили, он имел свежий и довольный вид слегка вздремнувшего человека. Растягивая в невольной улыбке полные розовые губы, весело ругаясь, он быстро надевал шинель и туго подпоясывался широким офицерским ремнем. Наконец четвертый из обитателей землянки, низенький, остроносый Черенец, в свободное время читал уставы. Он укладывался на нары, вытаскивал потрепанный устав караульной службы и в сотый раз начинал его перечитывать. Когда ему встречалось что-нибудь заслуживающее особого внимания, он поднимал палец и прочитывал это место вслух.