— Ага. А чего они здесь сидят?
— Ждут.
— Чего?
— Перемен. Боятся прозевать.
— А разве что-нибудь должно меняться?
— А они разделяются: половина сидит возле конторы колхоза, а другая половина — вот здесь.
— Ничего не делают, а только сидят и ждут?
— Не делают? Пойдите спросите их — сколько они вам наговорят!
— И пойду, и спрошу!
Решительности после сегодняшних конфронтации с Пшонем и Жмаком Грише было не занимать. Он вылетел из сельсовета, как древнеславянский бог Перун, готовый греметь, сверкать, карать и испепелять.
— Добрый день, товарищи! — крикнул он.
— Добрый, добрый, добрый! — раздалось в ответ.
— Поработали? — довольно ехидно полюбопытствовал Гриша.
— Да уж куда там!
— Еще как поработали!
— Встали на трудовую вахту!
— Ага, — подытожил Гриша, — встали, говорите, на вахту. Могу вам сообщить, что становиться на вахту возле этой клумбы вряд ли есть смысл. Никуда эта клумба не убежит, и никто ее не украдет. Это мое первое заявление, так сказать, неофициальное. А теперь я сделаю заявление последнее. Если вы считаете, что меня избрали на день или на неделю, как того временного царя для насмешки и оплевывания, то вы глубоко ошибаетесь.
— Вы же вроде полетели? — несмело выдвинулся вперед всех Интриган.
— Полетел и прилетел.
— А товарищ Жмак заявил, что вас не будет, — наклонил к плечу голову Сладенький.
— Как видите, нет Жмака, а я — перед вами.
— Тогда как же это так? — надулся Первородный.
— А вот так. Сидеть — хватит, разобщенности — конец, все в единый агрокомплекс, или же я предложу очистить территорию Веселоярского сельсовета! Хлеб-паляница в торбе ниоткуда не возьмется!
Хлеб-паляница для представителей всех заинтересованных ведомств еще кое-как было понятно. Но торба! К чему здесь торба? Что за пережиток? Что за отсталое мышление у этого нового председателя?
Обменявшись взглядами, которые в литературе называются красноречивыми, они, однако, не стали разводить антимоний, докурили каждый свою сигарету, покашляли и похмыкали, а потом рассредоточились по веселоярским углам: определять, где стриженые, а где паленые. Гриша же, проводив их взглядом и пробормотав свое излюбленное: «Вот гадство!» — решил заглянуть в Дом культуры, а если точнее — в сельскую библиотеку, которой заведовала бывшая его одноклассница Тоня, теперь Антонина Ивановна, жена самого директора школы. Когда-то Гриша хотел было влюбиться в Тоню, но испугался: слишком уж она была хороша и языката. Язык как бритва. Подойти к ней еще как-нибудь можно, но что ей скажешь? Вот так, напугав себя, Гриша и завербовался в добровольное рабство к Щусевой Кате, рабство это, как известно, закончилось трагически и еще неизвестно, что было бы с Левенцом, не появись на веселоярских горизонтах Дашунька Порубай.