.
— Из художественной, к сожалению, у нас ничего нет. Только детские книжки.
— Давай и детские!
— Киплинг. Про Рикки-Тикки-Тави.
— Что это за чертовщина?
— Зверек такой. Называется мангустой. Поедает змей и крыс.
— Навряд ли, Тонька. Я ведь гадов есть не собираюсь. Я их хочу изучить, чтобы не съели меня.
— А что — угрожают?
Гриша вздохнул:
— Только тебе скажу: удрал бы я на свой комбайн, ох и удрал бы!
— У тебя ведь теперь такая власть!
— Власть? А ты знаешь, что это такое?
— Ну, это что-то самое высокое в селе…
— На высокое дерево козы скачут. Слыхала? Между прочим, у меня, кажется, именно с коз все и началось. И как началось, как пошло, — ни тебе конца, ни краю!
— Потому ты и ищешь про гадов?
— Да как тебе сказать… Когда-то я выдумал себе талатай. Теперь не помогает. Никакие слова, вижу, не помогут. А на гадов надвигается второй ледниковый период. Слышала?
Тоня кивнула. Эту ничем не удивишь. Все слышала, все знает. Такой была еще в школе.
— Знаешь, Гриша, раз ты уже зашел в библиотеку и раз ты теперь председатель, давай я тебе прочитаю одно место из Довженко.
— Это ты хочешь намекнуть, какие у нас никчемные фильмы крутят в Доме культуры?
— Нет, это о другом.
— Довженко — это же кино?
— Не только. Да ты послушай. Хочешь?
Тоня снова метнулась к стеллажам, вынесла аккуратный томик, нашла то, что хотела, и прочла: «Если не молчать в угоду длинному ряду редакторов, наставников и поучителей и не кривить пером в обход вопросов, в угоду благополучию, в угоду тому, что скажет подлая старенькая княгиня Марья Алексеевна, в угоду квартире своей, машине своей, даче своей, месту в президиуме своему, — трудно писать про село, где пролетело бесповоротно далекое детство.
Задумчивые лица умных, скупых на улыбку людей говорят о многом, и забота на лицах свидетельствует мне, как тяжело иногда достается его трудовой героизм. Как скучно и нелегко еще во многих наших селах, какие убогие хаты, о критики, художники. О, процветающие, какие же небогатые хаты!»
Гриша пришел искать сочувствия, а ему — про небогатые хаты! Ох и вредная же эта Тонька.
— Слушай, Тонька, — попробовал он возмутиться, — что ты мне читаешь? У нас же не хаты, а дома! И вовсе не убогие. Забиты мебелью и коврами, как когда-то у дворян.
— Ага — у нас? А в соседних селах? Колхоз укрупнили? Теперь укрупнят и твой сельсовет. Потому что Веселоярск образцовый, для него создают условия, ему и бюджет, и фонды, и строительные материалы, и техника. А другим ничего. Укрупнишься — нужно будет делиться со всеми. Вот тогда ты запоешь! А сейчас — я тебя не понимаю.