— Я говорю с тобой на твоем родном языке, потому что боюсь, что ты не поймешь меня иначе.
Заинтересованно замерев совсем рядом с Кельмом, старалась даже дышать через раз, чтобы понять, чем он тут занимается и не быть раскрытой раньше времени.
— Мне так жаль, — его плечи как-то сразу поникли, а голова опустилась ещё ниже. — Хоть ты и урод, но тоже, наверное, переживаешь, что она умерла.
'Веский довод', подумала про себя, но вступать с радостным воплем 'вот, она я!' пока не спешила.
— Я забрал тебя к себе и теперь буду заботиться о тебе, понимаешь? — в ответ Осел активно запыхтел, должно быть, учуяв мой запах, и окончательно разволновавшись начал нетерпеливо 'икать' переступая с ноги на ногу.
— Ну, знаешь, ты мне тоже не особо нравишься, — по-своему истолковав поведение животного, буркнул Кельм. — Но, я намерен постараться любить тебя, несмотря на то, что ты редкостная страшила и, в целом, бестолковая и бесполезная скотина, я буду заботиться о тебе в память о ней. Но, — вскинув указательный палец вверх, сказал он. — Перестань охаживать мою Белочку! — от рычащих ноток в его голосе, я сама неожиданно сделала шаг назад. — Ты хоть понимаешь, что у неё может уродиться от такого, как ты, — обвиняющее ткнув пальцем в Осла, сказал он. — Остальное я готов терпеть, — чуть тише договорил он.
На конюшне вновь воцарилась тишина. Кельм устало опустился на перевернутое деревянное ведро, и, подперев голову рукой, задумался о чем-то. Если честно, в этот момент я лихорадочно пыталась сообразить, как себя обнаружить и не напугать его.
— Я чувствую себя виноватым, — сказал Рыжий, облокачиваясь боком о деревянную стену конюшни. — Мне, кажется, что это моя вина, понимаешь? Она спасла меня дважды, а я не смог сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь ей, — тяжело вздохнув, закончил он.
Неожиданно, виноватой почувствовала себя я. Мне стало так жаль, что Рыжий винит во всем себя, что он переживает, хотя ни в чем и не виноват. А я стою совсем близко, живая и почти невредимая, в то время, как он не перестает переживать. Не удержавшись, протянула руку, легонько коснувшись его плеча, и сказала, точнее, попыталась сказать:
— Кельм, я… — в этот момент мне в голову полетело деревянное ведро, что всего мгновение назад служило стулом для Рыжего.
Легко угнувшись от неожиданного снаряда, отпрыгнула на несколько шагов назад, чтобы оказаться подальше от Кельма, в мгновение ока оказавшегося вооруженным острыми вилами, что по воле случая были оставлены кем-то заботливым в самой дальней части конюшни. Выпрямилась, поднимая голову, и посмотрела в глаза Рыжему. Лицо Кельма казалось искажено гневом и готовностью отразить любую атаку, вот только стоило ему увидеть меня, как он побледнел. Его глаза расширились, словно два огромных блюдца, рот сначала округлился в маленькое 'о', а уже спустя секунду, распахнулся, разоряясь на всю округу весьма мужественным и грубым: 'А!', которое завершилось фальцетом, и оборвалось на самой верхней ноте.