Разумеется, в промежутках между танцами мы с Ломоносовым изрядно накачались. При этом я платила сама за себя – чего уж мальчонку вводить в расход, – на Рокфеллера он явно не тянул. И будучи уже в изрядном подпитии я подумала, что неплохо было бы увести его с собой. Мысль эта окрепла окончательно, когда я заметила, какие плотоядные взгляды кидают на моего Ломоносова две знакомые знатно упакованные шлюшки-блондинки, широко известные своими охотничьими приключениями. Ну, уж нет, подумала я: он достанется кому угодно, но только не этим поблядушкам-бисексуалкам.
Мы танцевали, я ощущала его крепкие горячие пальцы у себя на спине, от него, распаленного плясками, шел терпкий запах зверя, а когда рука его вроде как нечаянно сползла по моей спине к ягодицам, и я почувствовала, как у меня в паху становится влажно и по телу тянется сладкая истома, я все для себя и порешила. Тем более, что в отличие от Катерины я была свободна, как птица в полете.
Я дала понять Ломоносову, что мне здесь уже изрядно поднадоело и я собираюсь ехать домой в гордом одиночестве. А когда я, якобы случайно (по свойственной мне дурацкой привычке наводить тень на плетень), обмолвилась об уехавших на дачу папуле и мамуле (про то, что они должны вернуться завтра, я объявила тут же, сразу, на всякий случай, а то, чего доброго, вздумает поселиться у меня навсегда), Ломоносов, святая простота, сразу мне поверил.
Как и предполагалось, мой северянин тут же забил копытами, затрубил громкогласно, дескать, обязательно должен проводить меня, хрупкую беззащитную девчушку домой, и мы незаметно испарились в тот самый момент, когда Катерина отрывалась в танце с каким-то неслабо прикинутым мальчишкой под неусыпным наблюдением своего отмороженного.
По вымершим ночным улицам тачка в момент домчала нас до моего дома, уютно пристроившегося на нешумной улице Балчуга. По дороге мы о чем-то весело болтали, смеялись, и максимум, что он позволил себе – это взять меня за руку.
Когда тачка остановилась, он настоял на том, что сам расплатится, отпустил машину и как-то совершенно естественно, словно не в первый раз, вошел следом за мной в подъезд нашего еще дореволюционной постройки дома. Правда, весьма похорошевшего после недавнего ремонта. Ломоносов с важным видом прошествовал мимо консьержки, потом – в кабину лифта и тут, едва закрылись двери и лифт, поскрипывая, потянулся к моему этажу, он буквально набросился на меня. Его руки легко вздернули меня вверх, подхватив под ягодицы, губы впились в мой рот, мои ноги сами собой сомкнулись у него на спине и я почувствовала сквозь ткань юбки его напряженный, с достоинством упирающийся в мой живот член.