– Ну, дай-ка я посмотрю на тебя, – сказал Моска. – Дай-ка я посмотрю. – Он попытался поднять ее лицо, но она упиралась. – Да все в порядке, – сказал он. – Я просто хотел сделать тебе сюрприз.
Она плакала, и ему оставалось просто ждать, оглядывая комнату, узкую кровать и старомодный шкаф. На туалетном столике он увидел фотографии, которые ей оставил, – нет, увеличенные копии в рамке. Свет от настольной лампы тускло освещал комнату удручающим желтоватым светом, так что создавалось впечатление, будто стены и потолок словно прогибаются под давящей тяжестью развалин, в которые превратились верхние этажи дома.
Гелла подняла лицо – полусмеющееся-полуплачущее.
– Эх ты! – сказала она. – Что же ты не писал?
Что же ты меня не предупредил?
– Я хотел сделать сюрприз, – повторил он.
Он нежно поцеловал ее, а она, все еще прижавшись к нему, сказала тихим срывающимся голосом:
– Когда я тебя увидела, я решила, что ты мертвец и мне это снится или я сошла с ума, не знаю.
Я так ужасно выгляжу, я только что голову вымыла.
Она посмотрела на свое поношенное домашнее платье и снова взглянула ему в глаза.
Он увидел темные круги под глазами, словно вся смуглость кожи ее лица исчезла, а остались лишь эти черные полумесяцы. Волосы, которые он гладил, под его ладонью были безжизненными, мокрыми, а приникшее к нему тело было костлявым и высохшим.
Она улыбнулась, и он заметил черное зияние в углу рта. Он тронул ее за щеку и спросил:
– А это что?
Гелла смутилась.
– Ребенок, – ответила она. – Я во время беременности потеряла два зуба. – Она улыбнулась и спросила как-то по-детски:
– Что, уродина?
Моска медленно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Нет.
И потом вспомнил:
– А как ребенок? Ты его отдала?
– Нет, – ответила она. – У меня были преждевременные роды, и ребенок прожил всего несколько часов. Я только месяц назад вышла из госпиталя.
А потом, догадываясь, что он ей не верит, она пошла к шкафу и вытащила какие-то бумаги, перетянутые бечевкой. Она выбрала из пачки четыре документа и передала их ему.
– Прочитай, – сказала она, ничуть не обидевшись и не рассердившись, зная, что они живут в таком мире, где необходимо постоянно доказывать свою правоту и где доверия нет и быть не может.
Официальные печати и штампы рассеяли его сомнения. Почти с сожалением он понял, что она не солгала.
Гелла снова пошла к шкафу и достала оттуда сложенные детские вещи. Она показала ему ползунки, кофточки, крохотные штанишки. Моска узнал материал, из которого все это было сшито.
И понял, что у нее ничего другого не было, поэтому и пришлось разрезать собственные платья, даже нижнее белье, и перешивать все так, чтобы одежда пришлась малышу впору.