Но Гудрун любила не только ворона. Если я ее не находила — всегда знала, где она прячется. Я осторожно поднималась на голубятню и обнаруживала её там, сидящей на корточках на каменном полу, а голуби усаживались ей на голову и плечи. Голуби спокойно сидели у неё на руках, будто в гнёздах. Гудрун ладила с ними, сразу же понимала, если птица болеет, и знала, как её лечить. Ей нельзя было выйти наружу, за травами, поэтому она просто приходила в кладовку и брала что хотела, отталкивая тех, кто пытался помешать. Целительница Марта позволила ей приходить туда, когда захочет, она говорила, что Гудрун знает о лечении животных не меньше, чем сама Целительница Марта о людских хворях.
По ночам Гудрун спала в хлеву, свернувшись калачиком в куче соломы на полу. Птицы устраивались рядом с ней, как будто охраняли. И я больше не пыталась ей мешать. В холодные ночи я потихоньку подкрадывалась к ней, укрывала одеялом и смотрела, как она спит, укрыв лицо руками. Рыжие волосы отливали червонным золотом в свете фонаря. Я прислушивалась к ровному дыханию, смотрела на тоненькие, как у младенца, пальчики, детские губы, сложенные будто для поцелуя. Я всю ночь могла бы смотреть на мою маленькую Гудрун.
Это из-за неё я не ушла из бегинажа, когда Настоятельница Марта заявила, что отец Ульфрид отлучил всех нас от церкви. А следовало уйти, пока было можно. Настоятельница Марта предлагала нам выбор — если, конечно, это можно так назвать.
«Тех из вас, кто желает вернуться в Брюгге, мы немедленно посадим на корабль».
Но пытаться пересечь море среди зимы — безумие. Даже летом это тяжело. Мы — как заключённые, которым можно остаться и гнить в тюрьме или уйти на волю, пробежав через свору бешеных собак.
Она собрала нас в часовне, когда уже стемнело. Шкатулка с реликвией Андреа лежала на алтаре, прямо перед нами, под распятием и изображением Пресвятой Девы. Остальные Марты, мрачные, но спокойные, сидели рядом, лицом к нам. Настоятельница Марта поднялась, она казалась ещё более властной, чем обычно, а огоньки свечей отбрасывали огромную тень на стену за её спиной.
Должно быть, Марты знали, о чём она собиралась говорить, но мы, простые бегинки, ни слова не слышали о том, что именно обсуждалось, и испуганно молчали, когда Настоятельница Марта сказала, что священник потребовал реликвию и нашего публичного покаяния или грозит нам отлучением. Маленькая Кэтрин, сидящая рядом со мной, после этих слов расплакалась, как испуганный ребёнок.
А Настоятельница Марта не стала обращать на неё внимание — просто дала нам несколько секунд подумать, а после сообщила о своём решении. Нам не нужен священник, посредник между нами и Господом. Мы теперь сами станем освящать гостию и подавать ее друг другу, как делали первые христиане, как наказывал на тайной вечере своим ученикам сам Христос.