Юлия часто сидела на кухонном подоконнике, говорила с ней или слушала, как Эстер разучивала гаммы. Несколько раз она помогала Эстер во время приемов гостей, но редко принимала активное участие в беседе, предпочитая вытирать тарелки и с улыбкой вбирать в себя шум и смех, как аккумулятор. Вообще-то Эстер всегда считала молчаливых людей жутко скучными, но с Юлией было иначе. Юлия была как тихое озеро, полное тайн и неведомых чудищ.
Кристофер включил блендер, от чего Эпистема вздрогнула и спрыгнула с дивана. Наверное, Кристофер готовит дукку к баранине. А может, песто. Эстер осушила бокал и вспомнила, что Юлия с Кристофером несколько раз помогали ей принимать гостей.
Нужно было поинтересоваться у него, насколько близко он успел ее узнать. Нужно было переосмыслить весь свой проект. Нужно было решить, рассказывать ли полицейским, что это она убила Юлию.
Йеппе плеснул себе в лицо водой и посмотрелся в зеркало на кафельной стене туалетной комнаты. Он выглядел уставшим и понимал, что дело тут не только в свете энергосберегающих ламп полицейского управления. Дурацкая затея с осветлением волос не помогла, не стоило поддаваться на уговоры Йоханнеса. Наверное, разумнее было бы побриться наголо. Так по крайней мере он был бы похож на полицейского. В одном зеркале над раковиной отражение получалось каким-то вогнутым, второе неестественно растягивало лицо вширь. Он все время забывал, какое из них дает какой эффект, пока не начинал мыть руки. Сейчас он выбрал вогнутое и поэтому походил на мунковский «Крик». Это было очень кстати.
Анетте была права – он пребывал в отвратительном настроении. Поясница ныла, и он напомнил себе, что нужно позвонить врачу и попросить очередной рецепт на оксиконтин. Дело дрянь. Самая отвратительная дрянь.
В последний раз нечто похожее на то, что досталось ему теперь, было пять лет назад, семейная трагедия. Несчастный отец в отчаянии убил свою бывшую жену на глазах у их троих детей, а затем попытался сжечь всю семью, чтобы скрыть преступление. Тогда у него была Тереза, которая поздними вечерами, когда он возвращался домой, окутывала его домашним теплом. Тогда он успокаивал себя тем, что самоотверженная забота Терезы в глобальном смысле уравновешивала недостатки человечества. Теперь он уже в этом сомневался.
В канун последнего Нового года она была красивее, чем когда-либо. Так по крайней мере помнилось ему сейчас – хотя он и не смог бы вспомнить в подробностях, что на ней было надето. Что-то черное, сверкающее, как глаза летучих мышей во мраке пещеры. Но не платье придавало ей красоту, а отстраненность и его усиливавшаяся неуверенность, которая делала ее недостижимой. Они ехали в центр города на такси, чтобы успеть к новогодней речи королевы, и каждый в свое окно смотрел на падающий снег. Она сидела в полуметре от него и не видела свободного падения его сердца. Он упустил ее и сам это прекрасно понимал, он слишком часто отсутствовал и был полностью поглощен карьерой. Избегал личных поражений и домашних перепалок. Но ведь и она тоже. Со следующего года все будет иначе: знай, наступающий год станет особенным для нас и нашей будущей семьи, я приложу к этому все усилия. Наконец-то у нас все получится! Ведь для меня нет ничего важнее в жизни, ты же знаешь?