— Tonnerre!.. Какая она гадкая!.. — закричал дон Баррехо. — А Мендоса назвал этих чудищ симпатичными!..
Драгинасса вошла прямо в морду ужасной акуле и разрубила ее, а в это время Мендоса и Буттафуоко вонзили свои шпаги в бока чудовищу:
— Получи, негодяйка!..
— Попробуй вот этого, мерзавка!..
Акула инстинктивно подпрыгнула, выскочив из воды почти на половину своей длины, а потом исчезла в океанских глубинах.
— Она пойдет теперь в рыбью больницу, если таковая имеется в море, — сказал дон Баррехо.
— Ну, наконец-то мы им показали, — добавил Мендоса. — А то я уже устал без толку дырявить воду.
— Вот это называется сражаться, не так ли, баск? Какие удары наносят гасконцы, а?
— А как попадают в цель баски? — ответил Мендоса. — Мой укол, должно быть, проткнул ей сердце.
— Тогда ей бесполезно искать больницу.
— Слишком вы много болтаете, — прервал их Буттафуоко. — Разве вы не видите, что подружки раненой готовятся к атаке?
— А мы готовы принять их, не так ли, Мендоса? — крикнул гасконец.
— В любой момент, — ответил баск.
Вокруг шлюпки пересекались и скрещивались фосфоресцирующие линии, и этот круг постепенно сужался. Акулы спешили отмстить за подружку.
— Будьте внимательны!.. Откройте глаза!.. — крикнул Мендоса. — И крепче держитесь на ногах!..
Шлюпку толкали со всех сторон, она беспорядочно подскакивала, словно над океаном внезапно разразилась буря. Чудовища яростно налетали на нее и наносили такие сильные удары своими хвостами, что старая обшивка могла вывалить кишки, как сказал баск; потом акулы подныривали под киль и пытались подбросить его в воздух. К счастью, общий вес троих авантюристов, заполненного водой анкерка[55] и провизии был достаточно значительным, а поэтому попытки чудовищных рыб имели мало шансов на успех.
Все же постоянные атаки акул произвели впечатление на Буттафуоко, Мендосу и гасконца; они учетверили свое боевое усердие, и их шпаги порой попадали в цель. Особенно выделялась драгинасса гасконца, от которой крепко доставалась уродливым молотобойцам.
Акулья атака длилась минут десять, потом хищницы, похоже, устали от града шпажных уколов, оставлявших широкие раны на спинах рыб; они внезапно отступили, но все время держали шлюпку в пределах видимости.
— Ну разве это не сражение, гасконец? — спросил баск, вытирая какой-то тряпкой кровь с клинка шпаги.
— Не буду отрицать, — ответил дон Баррехо, отирая пот со лба. — Только я предпочитаю сражаться на твердой земле. По крайней мере, можно смотреть противнику в глаза, да и ноги держат уверенней. Думаешь, они убедились, что, имея дело с гасконцем и баском, нечего помышлять об ужине?