Наутро отец не вышел на работу. Лючия Санта дала ему отлежаться, пока не выгнала детей в школу, а потом вошла к нему с завтраком.
Он лежал одеревеневший, как бревно, уставившись пустым взглядом в потолок. Она тряхнула его за плечо, и он гулко забубнил:
– Я умер, не хороните меня без одежды. Обуйте меня в хорошие ботинки. Меня призвал господь. Я умер.
Мать настолько перепугалась, что стала щупать его конечности. Они оказались холодны как лед и неподвижны. Вскоре отец снова заголосил:
– Gesu, Gesu, помилуй! Aiuto, aiuto «Помилуй (ит.).».
Она схватила его за руку.
– Позволь мне вызвать для тебя доктора, Фрэнк.
Ты болен!
Отец рассвирепел так, как гневается только мертвец. Гулким, угрожающим голосом он произнес:
– Пусть врач только сунется – я вышвырну его в окно.
Однако угроза ободрила Лючию Санту, поскольку его холодные синие глаза снова зажглись, пусть всего лишь яростью. Кровь хлынула в конечности, и они снова потеплели. На лестнице, а потом в квартире прозвучали шаги: Ларри вернулся домой после ночной смены.
– Лоренцо! – позвала она. – Зайди сюда и взгляни на отца.
Тон ее голоса был таким тревожным, что Ларри мигом вырос в дверях.
– Смотри, до чего он плох! – сказала она. – И еще отказывается от врача! Поговори с ним.
Вид отчима поверг Ларри в смятение. До этого момента он не замечал, как тот изменился, каким изможденным стало его лицо, как напрягся тонкий рот, как избороздили лоб и щеки морщины безумия.
– Брось, отец, – мягко произнес он. – Надо показать тебя врачу, даже если ты уже мертв. Вдруг люди скажут, что мать отравила тебя? Понял? Нам нужна справка! – Он улыбнулся отчиму.
Но Фрэнк Корбо взглянул на пасынка с презрением, как на слабоумного или безумца.
– Никаких врачей! – отрезал он. – Дайте мне отдохнуть. – С этими словами он закатил глаза.
Лючия Санта и Ларри удалились в кухню на противоположном конце квартиры. Мать велела сыну:
– Сбегай на фабрику Ранкеля и приведи мистера Колуччи. Он сумеет поговорить с Фрэнком. Ночью ему опять было совсем худо. Если это продлится – нет, лучше веди Колуччи…
Ларри смертельно устал и мечтал добраться до постели. Однако он видел, что мать, всегда полная сил и уверенности в себе, на этот раз близка к слезам, от которых ее удерживает только гордость. Его захлестнула волна любви и жалости к матери, но одновременно ему было противно вмешиваться во все это, словно разразившаяся драма не имела к нему ни малейшего отношения. Он потрепал мать по руке, сказал: «О'кей, ма» – и бросился вон из дому.
Колуччи, даже будучи конторским служащим, не смог отлучиться до конца рабочего дня. Он явился только в пять вечера, приведя с собой еще троих мужчин. От их одежды пахло какао. Они застали Фрэнка Корбо безжизненно растянувшимся на кровати.