Моим глазам предстал вид безграничного океана, в дикой ярости вздымавшего огромные валы. Морские птицы носились в воздухе, скользя над утесами. Над великими водами пылал закат, пурпурные лучи пробивались сквозь разорванные тучи, мрачно и торжественно освещая последствия шторма. В воде, совсем рядом, настолько близко, что можно было различить всю силу беспокойства и смятения на лицах, изо всех сил держались за обломок рангоута двое мужчин и мальчик. Одного из мужчин поддерживали его товарищи по несчастью, он же неистово махал руками в сторону проходящего мимо корабля, чей силуэт четко вырисовывался в самом центре чудовищного кроваво-красного солнечного диска.
Последняя шлюпка отошла на расстояние, похоже было, не более ста футов, когда прекрасный корабль сначала был брошен носом вперед, а затем пошел ко дну. Кусок рангоутного дерева, проплывавший рядом с одинокой шлюпкой, стал спасительным для некоторых из тех, кто был в этой непрочной скорлупке, когда ее перевернули тяжелые волны. На мгновение я увидел белые лица тонущих, в том числе и лицо женщины. Оно было так близко, что я смог разглядеть на нем не страх, но умиротворенную улыбку, осветившую его в последний миг.
Потом я увидел, как на рангоут карабкаются двое мужчин и мальчик. Остальное уже рассказано. Стоит добавить только, что тех двоих — мужчину и ребенка — спасли лишь два дня спустя, если судить по тому, что на холсте прошли чередой и чернота той ночи, и мрачный свет следующего дня, еще одна ночь и второй день. Передача всей сцены заняла около двух часов реального времени.
Сохма не сказал больше ни слова об оккультной мудрости. Он понял, что до моего мозга, не знавшего ничего о философии этой высшей жизни, не доходил ее смысл, что я устал от нее, как ребенок устает от занятий в школе, поскольку его ограниченное сознание еще не может установить какую-либо реальную связь между этими непонятными занятиями и событиями его маленького мира.
Мол-Ланг, однако, научил меня еще одной вещи здесь, на Геспере, сказав, что она послужит мне руководством и что я никогда ее не забуду. Мы были около большой реки, протекавшей неподалеку от его дома. Я сидел на прибрежной гальке, Мол-Ланг сел надо мной на скамью, так близко, что касался меня. Он посадил в землю семя и простер над ним свои руки ладонями вниз. Семя быстро проросло, и вскоре рядом с нами уже стояло взрослое растение. Плоды, напоминавшие бананы, свисали из его густой листвы. Мол-Ланг сорвал один и съел.
— Смотри, Филос, вот жизнь растения, — заговорил он. — Ты спрашивал: «Почему бы не брать животную жизнь, чтобы питать тела наши? Если считается несправедливым отнимать жизнь у животных, то разве не столь же несправедливо отнимать жизнь у растений?» Сын мой, там, где существует любая форма — минеральная, растительная или животная, — существует также и единство, созданное Духом; материальная форма — это покров для формы астральной, а она — для души. Итак, есть души растений, животных и людей, и все они — дети Отца нашего. Но они не эволюционировали одна в другую ни в один из периодов планетарной активности. Все развиваются, устремляясь к Творцу так же, как растения тянутся к солнцу.