Последний взгляд в зеркало заднего вида: его еще испуганные глаза и удаляющийся город-призрак. И тень, поднимающаяся с заднего сиденья.
Но прежде чем охотник успел осмыслить происходящее, на него обрушилась боль, а вслед за нею – тьма.
* * *
Плеск воды привел его в чувство. Капля за каплей сочились с каменного свода. Он мог представить себе подобное место, даже не открывая глаз. Он не хотел смотреть. Но в конце концов глянул.
Он лежал на деревянном столе. Тусклый свет давали три лампочки, подвешенные к потолку. Нити накаливания трепетали при перепадах напряжения. Он слышал гудение электрогенератора, поддерживавшего в них жизнь.
Он был связан и не мог пошевелиться. Но двигаться и не хотелось. Было удобно и так.
Пещера? Нет, подвал. Помещение пропахло плесенью. И еще чем-то. Запах запаянного металла. Цинка. И миазмы смерти, которые ни с чем не спутаешь.
Он с трудом повернул голову, осмотрелся получше. Склеп. На стенах нечто вроде мозаики, четкой, упорядоченной. Было в ней что-то прекрасное и вместе с тем зловещее.
Она состояла из костей.
Поставленные рядом, вдавленные одна в другую. Бедренные и локтевые кости, лопатки. Сплавленные с цинком, покрывавшим гробы, они защищали помещение от радиации.
Ничто иное он и не мог использовать, чтобы обустроить свою нору. Хитро задумано. В насквозь зараженной местности только мертвецы не содержали в себе радиоактивной отравы. Должно быть, он разрыл могилы и построил себе убежище из костей.
Три черепа взирали из полутьмы пустыми глазницами: охотник узнал их. Двое взрослых и ребенок. Настоящий Дима и его родители.
Он приближался, охотник чувствовал это. Поворачиваться необязательно. И так все ясно.
Услышал дыхание, спокойное, размеренное. Рука легла на его лоб, отвела волосы, слипшиеся от пота. Ласково, нежно. Потом человек встал перед ним, поймал его взгляд. Военный камуфляж, драный красный свитер с воротником под горло. Голова сплошь закрыта шапкой-балаклавой, видны только глаза без всякого выражения и клочки нечесаной бороды.
На лице, на той малой части его, какая была открыта, не отражалось никакого чувства. Человек просто проявлял любопытство. Склонил голову, как делают дети, когда пытаются что-то понять. Во взгляде читался вопрос. Глядя на него, охотник понял, что спасения нет.
Человек не ведал сострадания. Не потому, что был злым. Просто никто не научил его этому.
Он держал в руках плюшевого зайца, в рассеянности поглаживая его по голове. Потом отошел. Охотник проследил за ним взглядом. В углу виднелось жалкое ложе из одеял и тряпья. Человек положил туда зайчика, сам уселся, скрестив ноги, и снова уставился на пленника.