Наверное, невозможно по-настоящему описать или изобразить жизнь в детском доме, если ты там не жил. Сиротой. А так – и рассказывать о ней бесполезно.
После смерти бабушки братья, естественно, попали в детдом. Ведь родственников у них практически не осталось, если не считать по-прежнему живущую в Колобово тетку Катюши, их двоюродную бабушку и запойную пьяницу. Но ей они, естественно, были не нужны.
А в детдоме, как ни странно, ничего особенно страшного с Кириллом и Филиппом не произошло. Это, конечно, скорее было исключением из того, что подтверждают правила. Можно сказать, что с детским домом, а вернее с директором детдома, братьям редкостно, фантастически повезло.
Когда все закончилось (первый ужас – когда они, толком не понимая, что случилось, но догадываясь, что случилось нечто страшное и окончательное, обнаружили на кухне мертвую Ирину Сергеевну и, рыдая, захлебываясь слезами, стали барабанить в дверь к соседке тете Маше и кричать, что бабушка ничего не говорит, только смотрит жалобно) – похороны, чужие дяди и тети, задающие непонятные вопросы, вздыхающие, гладящие по голове и говорящие странно-непонятные слова "собес", "опека" и "отчуждение жилплощади", – на третий день после похорон Ирины Сергеевны мальчиков посадили в старенькую, чихающую мотором "Волгу" – пикап и отвезли в чистое, но пахнущее совершенно по-чужому здание где-то в центре Москвы, в недлинном тупичке неподалеку от Трубной площади. Туда же смущенно покряхтывающий рыжий пожилой шофер приволок три больших чемодана, набитых вещами братьев.
Кирилл и Филипп сидели в длинном светлом коридоре на широкой деревянной скамье и крепко держались за руки. Они вообще как взялись за руки еще перед отъездом из квартиры, где они так замечательно жили с бабушкой, так больше и не разнимали рук.
И молчали.
Они больше не плакали. Последний раз они плакали от страха, когда обнаружили на кухне упавшую лицом на подоконник бабушку Иру. С той самой минуты, как их окружили чужие люди, братья замолчали и перестали плакать.
Они молчали, когда толстая женщина в белом халате расспрашивала их в большом кабинете о самочувствии. У женщины было широкое доброе лицо, но, как она ни пыталась их разговорить, братья не сказали ей ни слова и рук не расцепили.
Они не реагировали ни на вопросы, ни на шутки, ни на предложения пойти пообедать. Руки они разняли только на короткое время, когда их все же заставили поесть.
Там, в маленькой столовой таинственного здания в тупичке около Трубной, под присмотром все того же, словно от жары отдувающегося рыжего шофера, они послушно съели невкусный гороховый суп и пережаренные котлеты. Допивая компот, Филипп хотел было сказать брату, что бабушкины котлеты гораздо вкуснее, потому что она добавляет в фарш чеснок и яйцо, но Кирилл пихнул младшего под столом ногой, и младший промолчал.