Появляется человек в костюме, представляется как администратор больницы и говорит, что звонила какая-то Лейла из Нью-Йорка и сказала, чтобы не жалели никаких средств для облегчения состояния ее крестника. Он поблагодарил ее и сказал, что в отделении детской реанимации нет частных услуг и что с Чарли работает одна из лучших в мире медицинских бригад. Лейла попросила передать, что она сидит у мобильного телефона, и не могу ли я ей позвонить, потому что она буквально сходит с ума. Он протягивает мне листок бумаги с написанным номером. Лизи уходит поискать телефон, по которому можно позвонить, сидя у кровати, потому что мобильником пользоваться нельзя, так как он влияет на аппаратуру. Когда я дозваниваюсь до Лейлы, она начинает плакать, она всхлипывает и говорит, что сейчас же возвращается домой. Через некоторое время мне удается ее успокоить; я говорю, что приезжать не нужно, потому что она ничем не сможет помочь, и обещаю позвонить ей, как только появятся какие-нибудь новости. Я прошу ее найти Мака в Токио, и она обещает сделать это. Она говорит, что все равно вернется завтра вечером и сразу позвонит из дому, и снова начинает плакать.
У Чарли теперь своя сестра, она сидит на табуретке у его кровати и постоянно наблюдает за ним. Она все время трогает его руки и ноги. В конце концов я не выдерживаю и спрашиваю, почему она это делает. Она объясняет, что иногда нарушается кровообращение в конечностях, и это может вызвать осложнения. При этих словах Лизи издает странный звук, а Мэт так крепко сжимает металлический край кровати, что косточки на руках становятся белыми. Мне вспоминается история о бедной женщине, которая после перенесенного менингита потеряла пальцы на руках и ногах, и новая лавина ужаса охватывает меня. Весь следующий час я провожу, массируя ступни Чарли.
Снова приходит доктор Джонсон; кажется, он доволен состоянием Чарли. Разговаривая с нами, он все время поглаживает руку Чарли. Доктор говорит, что если самое страшное должно было случиться, то оно уже случилось бы, так что сейчас прогноз замечательный. Я не хочу даже думать, что значит «самое страшное». Я и с этим-то еле справляюсь. По его словам, следующие несколько часов еще критические, но будет очень странно, если к утру состояние значительно не улучшится. Он выглядит ужасно усталым, мне хочется сказать ему что-нибудь, но я не нахожу слов. Лизи предлагает, чтобы я пошла выпила кофе, а она и Мэт посидят с Чарли.
Побродив, я нахожу комнату для родителей, там есть чайник и много разных кружек и банки различных сортов растворимого кофе. Я так понимаю, люди, попавшие сюда, проводят здесь столько времени, что успевают купить банку кофе, но не успевают ее выпить. Почему-то это пугает меня, и мне не хочется пить этот кофе из этих чашек, как будто они заразные. В комнате еще несколько родителей, все выглядят расстроенными, а в углу на стуле сидит женщина и плачет какими-то отчаянными безнадежными слезами, и кажется, что она плачет так уже давно. Я не могу это выносить, я не хочу знать, что случилось с их детьми, я чувствую себя во власти собственного эгоизма. Все, что я хочу, — это посидеть в тишине, выпить чашку кофе и подумать о Чарли. Я выхожу и вскоре нахожу кофеварку-автомат и комнату, где можно выкурить сигарету.