Дидье держали с двух сторон его собственные приятели. Попытавшись бежать, он вынес себе приговор. Теперь ни намека на дружелюбие не было на окружающих лицах. Тибо с ужасом глядел на сына, который озирался и щерился, как затравленный волк.
– Зачем? Зачем тебе это было делать? – спросил староста.
– Я ничего не делал, ничего! – выкрикнул парень. Он тяжело дышал и мелко трясся.
– Но яд покупали вы? – этот вопрос задал брат Бартоломью.
– Я. Но не травил никого, честное слово! Банку у меня украли, еще на помолвке.
– Кто ее мог украсть?
– Ей-богу, не знаю, – шмыгнул носом Дидье, – Только она пропала наутро.
Его стражи ослабили хватку. Всеобщая уверенность в виновности парня серьезно пошатнулась – чересчур ладно говорил. Тибо во все глаза глядел на сына, ища правды в его лице. Другие смотрели с недоверием и любопытством. Установилась тишина, нарушаемая только сопением обвиняемого.
– Где она была? – терпеливо спросил монах.
– В куртке, в кармане… Только я ее за столом снял, а обратно надел уж потом.
За спиной Тибо кто-то едва слышно ахнул. Он обернулся: рядом стояла Ализе, обнимая за плечи Кларис. Девушку трясло.
– Почему вы молчали о пропаже мышьяка и не сказали сразу, что банка принадлежит вам? – спросил Андре.
– Да кто ее знает, банку эту! Я по фартуку не шарил, это вы сами. А в аптеке старуха тоже бывала, это все знают, – пробормотал парень, – Молчал, потому что боялся… И потом, Клементин же придушили, а не отравили.
Установилась тишина. Все с ожиданием смотрели на монаха: что-то он решит. Брат Бартоломью после продолжительного раздумья произнес:
– Хорошая попытка, мсье Эрмите. К сожалению, этого недостаточно чтобы обвинить молодого Тибо в убийстве: украсть эту банку мог кто угодно. С вами мы поговорим после похорон, юноша. Оставайтесь на виду. Вам придется объяснить, для чего или для кого вы покупали яд. А пока нужно завершить начатое…
Как ни в чем не бывало, священник открыл книгу и стал искать место, на котором остановился. Дидье отпустили. Он тут же принялся приводить себя в порядок: отряхивать невидимую грязь с рукавов и вполголоса ругать приятелей. Брат Жозе запричитал над разбитым гробом. Незадачливые носильщики столпились вокруг, почесывая в затылках.
Люк быстрее других сообразил, что нужно делать, и припустил вниз по откосу за инструментом. Труп по-прежнему нависал над могилой, только руки давно перестали раскачиваться. Никто не решался потревожить тело и придать ему соответствующее положение. Толпу охватило общее оцепенение; рыбаки, их жены и дети застыли будто соляные столпы.