«Что ты наделала?» — осведомилась она.
Я не слушала ее и повернула ладонями. Тело стало невесомым, как лунный свет. Оно медленно поднялось. Когда ноги показались сильными, я опустила стопы на ветку. Часть меня, фея, знала, как держать равновесие. Часть меня, львица, знала, что мне нужна вода, и я позвала воду. Она пришла из воздуха и реки. Когда я сложила ладони чашей, она налилась в них. Я пила, пока львица не успокоилась.
«Лили, ты перегибаешь…» — начала паучиха.
— Нет, Ананси, — сказала я, голос был тихим, как раскаты далекого грома. — Это ты перегибаешь.
Паучиха попятилась, в воздухе трепетали усики. Я знала, что она хочет коснуться меня. Знала, что усиками она считывала разум добычи. Я опустила руки, и ее усики повторили движение и стали бесполезными.
— Но ты же не Ананси, да? — сказала я. — Это имя дали тебе смертные.
«Откуда ты знаешь? — спросила паучиха. — Почему ты так со мной разговариваешь?».
— Я знаю многое, павшая. Знаю, что ты была сияющей и прекрасной. Ты родилась мегаранией, космическим прядильщиком, тебе доверили важное задание, создавать равновесие и документировать историю. Но ты хотела власть, ты нарушила основные законы и погубила свой род. Когда космос не смог больше терпеть твое преступление, тебя настигла расплата, но ты скрылась от этого. Как скрылась от истинного имени.
«Ты не знаешь, о чем говоришь».
— Конечно, знаю. О, не с этим именем ты начинала. Нет, это имя ты себе создала. Это твое истинное имя. Оно выжжено у тебя на сердце. Не так ли, Жалкий Антропофаг?
Паучиха закричала в моей голове. Ее длинные лапы дрожали, она свалилась с ветки и повисла внизу, нить поддерживала ее содрогающееся тело. Человек во мне думал, что паучиха выглядит так, словно на нее брызнули средством от насекомых.
Я склонилась с ветки, глядя на нее.
— Слышишь, как имя разносится эхом в океане пустоты, в котором ты живешь? Несмотря на твой голод, — продолжала я, — ты откажешься от еды, — человек во мне просил верно подбирать слова. — И когда тебя настигнет расплата, — я склонилась, глядя в ее глаза-камешки, — а она настигнет тебя, уверяю, ты примешь свою судьбу с распростертыми… лапами.
Я шагнула ближе, паучиха отпрянула, усики свисали с ее головы.
— А пока предлагаю тебе потратить время на размышления о своих эгоистичных поступках, совершенных за слишком долгую жизнь. А потом сплети свой гобелен. И не забудь включить свой конец. Если тебя это успокоит, это будет твоя величайшая работа».
Паучиха дрожала, отвечая:
«Да, госпожа».
— Хорошо. А теперь отведи меня к моему спутнику и освободи его из паутины. У нас еще много работы.