На моих ногах появились прочные сапоги. Они были мягкими внутри и прочно зашнуровывались до колен. Пластины появились над моими сапогами и потянулись по моим ногам, защищая бедра. Носки сапог были заострены. Скарабеи сердца теперь были в плотной пластине брони, что тянулась от одного плеча к другому.
Мои сияющие волосы сдуло с лица, они опустились прямой волной на спину. Они не двигались от ветра. Я покрутила копья-ножи и спрятала в ножны за спиной, а потом вложила колчан и лук. Оружие плотно прилегало к моему телу. Я вышла из палатки, проверяя сапоги, и даже не услышала, как подошли Ахмос и Амон.
Ахмос взял меня за руку и поцеловал мои пальцы. Хотя я была в перчатках, пальцы были открытыми, чтобы я могла использовать лук и хватать копья-ножи. Он улыбнулся и сказал:
— Для меня честь сражаться на твоей стороне. Мое оружие и весь я готовы слушаться.
— Спасибо, — сказала я, щеки пылали. — Я бы хотела, чтобы мы выжили.
— Я буду стараться, чтобы это произошло, — сказал Ахмос.
Я повернулась к Амону, а он прислонялся бедром к палатке, рука лежала на рукояти меча, пока он разглядывал мой наряд. Я покраснела еще сильнее от его взгляда и поймала зубами нижнюю губу.
— Я что-то забыла?
Его глаза открылись шире.
— Нет, нехабет. Я просто думал, что никогда в своей долгой жизни не видел женщину или воина такой красоты, так вдохновляющую, как ты. Жаль того, к чьему горлу будет приставлено твое копье, но я понимаю его чувства.
— Зачем ты это говоришь? — спросила я, склонив голову.
— Я говорю так, потому что знаю, что в твоих силах обезглавить любого, вставшего на твоем пути. Мне жаль их. Но я понимаю, потому что с тех пор, как я встретил тебя в Нью-Йорке, я ощущал давящее желание отдать себя, тело и душу, твоей воле. Юная Лили, я хочу, чтобы ты знала, пока мы не отправились на сражение, что я отворачиваюсь от всех богов и объявляю тебя объектом моего поклонения.
Он опустился передо мной, обхватил ладонь и поцеловал.
Если бы мне сказали такое в Нью-Йорке, я рассмеялась бы до слез, а потом повторила бы историю водителю по пути домой. Но я не могла смеяться на Амоном. Он был предельно серьезен, я ощутила укол беспокойства, убивший всю радостью.
Я прищурилась и посмотрела на него с подозрением. Я подняла его на ноги и прижала ладони к броне на его груди.
— Ты же не задумал что-то благородное и безумное, как когда отправился в пирамиды сам, бросив меня, да? Потому что тогда ты должен понять, что я теперь другая.
Хотя я не думала, что это возможно, он обвил меня руками и крепко обнял, наша броня и оружие прижались друг к другу.