Наместник Велдакир считал правильным, если люди чувствовали себя обязанными ему - и как врачу, и как ставленнику короля в Ти'арге. Такие узы связывают крепче любых других. Узы благодарности, а не бездумного страха.
В приёмной его дожидался ещё один благодарный. Когда наместник вошёл, с кресла неуклюже вскочил небритый, бледный человек неопределённого возраста. Скорее он был молод, чем стар - но безобразно худ и покрыт многодневной щетиной. Поднимаясь, посетитель чуть не смахнул со стола вазу с ветками сирени (летом наместник любил держать у себя свежие цветы и травы - они создавали здоровый воздух, отлично настраивавший на работу). Человек ойкнул и забормотал извинения, расправляя сирень. У него были длинные, по-паучьи костлявые пальцы; ошмётки грязи въелись в сапоги и холщовую ткань штанов. Наместник привык даже к зрелищу обнажённых внутренностей - но всё равно брезгливо вздрогнул. Он очень ценил чистоту.
- Здравствуй, Моун. Хорошо, что ты приехал так быстро. Есть хорошие новости?
Они оба знали, что на самом деле означает этот вопрос. Наместник задал его нарочито скучающим тоном - будто бы между дел; но он уже успел заметить, как бесцветные глазки Моуна удовлетворённо сузились. Этого, в общем-то, было уже достаточно: наместник мысленно вычеркнул один пункт из длинного списка бедствий Ти'арга. Всё получилось. Облегчение и радость охватили наместника приятным жаром - даже боль в печени притихла, будто намекая на утраченную молодость, на пружинистую походку и крепкий сон...
Однако требовалось всё-таки провести разговор до конца. Он должен убедиться, что всё прошло как подобает. Операцию следует контролировать до конца - до тех пор, пока не будет отмыт от крови последний ножик.
Моун поклонился; только опытный врач заметил бы некую неправильность в его движениях. Время от времени у грязного парня дёргалось левое плечо, а корпус могло чуть отводить в сторону, когда он отвлекался. Но это было не сравнимо с тем, что наместник Велдакир помнил из детства этого бедняги. Он помнил, каким мать привезла его в Ледяной Чертог, прослышав о знаменитом лекаре. Женщина - дородная, румяная судомойка из замка - выла и захлёбывалась в рыданиях, катаясь в ногах у Велдакира, которого почти мутило от жалости и неловкости. Её сын казался кучкой костей, кое-как пригнанных друг к другу и наспех обтянутых полупрозрачной кожей. У него непрерывно тряслись то голова, то тело. Мычание, заменявшее слова, понимали лишь мать и (наверное, скрепя сердце) отец, тоже слуга. Женщина очень редко убирала тряпицу, которой подтирала чаду подбородок от слюны и соплей... Ни до, ни после Велдакиру не доводилось сталкиваться с таким мерзко-душераздирающим зрелищем - и с таким сложным случаем врождённой болезни. Он взялся за мальчика, хотя рассчитывать на успех было почти бессмысленно, - просто потому, что не мог поступить иначе.