– Крачкин, ты что, ревнуешь?
Крачкин не ответил. Не пошутил, как бывало. Не отпустил философский афоризм, как раньше. Теперь все было между ними иначе. Теперь Крачкин помнил о стеклянной стене между ними. И хотя Зайцев сам о ней помнил, все же почувствовал горький укол.
На Марата, подхватив багаж и несколько раз заехав углами по ногам пассажирам, сошли.
Потом шли дворами. Неизвестно, почему так построили, но конюшни Семеновского ипподрома располагались не при самом ипподроме, а на задах улицы Марата.
Зайцев чувствовал, как страшно бухает его сердце. Он трепался с Крачкиным, ждал со всеми трамвая, ехал в трамвае. Но на самом деле – спешил, так заняло его это дело. Он побежал бы всю дорогу до конюшен, если бы не знал, что этим событий все равно не ускоришь.
– Шевелись же побыстрее, Крачкин, – не выдержал он.
– Пожар, что ли? – Мефистофельские морщины приподнялись.
В конюшне «бойскаут» поставил ящик на чисто выметенный пол, раздвинул ему челюсти. Звякнули в своих гнездах пробирки, пузырьки, какие-то стеклянные палочки.
– Мы что тут ищем? – забрюзжал Крачкин.
– Вчерашний день, – непочтительно ответил Зайцев.
– Оно и видно. – Крачкин вынул из кармана примятую пачку папирос и отошел к двери. – Найдешь – сообщи телеграммой.
Коридор был наполнен светом, в обе стороны – стойла. От солнца ложились косые параллелепипеды света, в которых вилась пыль.
Работник в куртке показал им стойло.
– Вот здесь он, значит, содержался. Как привезли, так и содержался. Пряник-то.
Он не спешил уходить. С любопытством глядел на всех троих.
– Спасибо, – проскрипел Крачкин так, что работник конюшни тотчас пробормотал:
– Так я снаружи. Покричите, если что.
И исчез.
В пустом стойле висела на гвозде синяя попона.
Зайцев втянул воздух. Пахло потом, человеческим и лошадиным. Пахло навозом. Запах казался удивительно благородным. Зайцев тянул ноздрями. Но больше не пахло ничем.
Может, именно в этом и смысл – что противник не сразу понимает, что сейчас произойдет? Оружие невидимое, неслышимое, не осязаемое до тех пор, пока пораженные солдаты не зальются слезами, не начнут валиться, хватаясь за горло, – так, во всяком случае, вообразил себе Зайцев. И тотчас себя одернул: нет. Не так. Если Пряника отравили газом, то сделали это незаметно. Даже опытный Жемчужный не заметил, что с лошадью неладно.
Нет, что-то здесь не сходится.
Запахло табаком.
Крачкин стоял в дверях – пускал дым наружу. Но пахучие клубы все равно втягивало обратно.
Хохолок наклонился над стеклянно поблескивающими внутренностями ящика.
– Товарищ, вы бы поскорее, – не выдержал Зайцев.