– Твою же мать, – резюмировал адъютант, отряхивая фуражку. – Ну, Журов, бедовый.
– Журов? А разве те восемь курсантов из Сиверской не поздно вечером должны были вернуться? – спросил Зайцев. Лепет адъютанта он пропустил мимо ушей. Снова глянул на клубок. Который из троих?
Конюхи, впрочем, уже отпрянули в стороны, и их теперь было двое – курсант и лошадь. Выглядело куда менее живописно, чем у скульптора Клодта, который запечатлел борьбу нагого человека и коня по четырем углам моста, известного каждому ленинградцу. Курсант Журов к тому же не был гол. Его форма быстро покрылась пылью, на ней висели и мокли клочья пены, летевшие с мускулистой шеи, боков, мощной груди зверя.
Журов как-то ловко схватил узду, пригнул морду коня к самым грудным мышцам, и Зайцев не успел уловить движение, как Журов уже махнул себя вверх. Оседлал, сжал ногами скользкие, раздувающиеся бока. Конь под ним выгибался и извивался. Казалось, Журов оседлал дельфина. Зайцев видел, что курсант при этом что-то говорил. Не орал, не вопил – спокойно увещевал, потому что ни слова было не расслышать за всхрапами и топотом.
И вдруг буря улеглась.
Конь рванул вправо, влево. Выровнял ход. И, наконец, пошел, поставив хвост султаном, легко выбрасывая тонкие ноги – как бы играючи. Курсант Журов направил его на Зайцева.
Это было неприятно: конь казался просто огромным. С морды капала пена. Белки все еще были красны. Он надвигался. Зайцев боролся с желанием отскочить. Но видел голубые глаза всадника, неотрывно глядевшие в его лицо, – в них было недоброе, холодное и веселое любопытство. На понт берет. Зайцев заставил себя не двинуться с места. Журов осадил лошадь невидимым движением – животное тотчас встало. Замерло. «Как лист перед травой», – вспомнил Зайцев присказку. Его обдало топотом и теплой, животным пахнущей волной.
– Кретины! – завопил знакомый голос. Тонкая талия, галифе. – Чуть лошадь не угробили!
Конюхи стояли перед инструктором Артемовым, безопасно убравшись за барьер. На них изливался холодный душ ругательств.
Зайцев поднял и отряхнул кепку, выбивая песок.
– Дурррье! – раскатывал Артемов.
– Испугались, товарищ следователь? – весело спросил из седла курсант Журов. На вид – ровесник Зайцева.
– Есть немного.
– Это ничего. Можно, – приветливо кивнул Журов. – Вам как штатскому, пешеходу и пассажиру трамваев – не возбраняется.
Зайцев хмыкнул.
– Не обижайтесь, – уже дружелюбнее заговорил курсант. – Эту зверюгу знаете, как зовут? Злой. Сволочь редкая, но на ходу – игрушечка. А рысью так мягко стелет, хоть книжку сиди читай.