Зажмурившись, она громко и отчаянно завизжала. Степан захлопнул ей рот ладонью и через пару секунд вскрикнул сам, так как Алька, не открывая глаз и не переставая подвизгивать, пребольно его укусила. Он разозлился и резко отдернул руку. Алька дернулась, хрюкнула, опустила голову на пол и затихла.
— Ну все, хватит, вставай, разлеглась тут, — проворчал Степан, поднимаясь с пола.
Алевтина еще немного полежала, потом опасливо глянула на агрессора и радостно дрыгнула ногой.
— Это вы! Господи, какое счастье, — закричала она трубным басом, вскакивая и бросаясь на грудь Остапову, который пытался отряхнуть свой костюм от пыли.
Тот схватил ее за локоть и рывком втянул в номер. Оказавшись там, где их никто не может увидеть и услышать, он сильно дернул Веревкину за рукав.
— Алевтина, что это вы себе такое позволяете? — грозный Остапов снова перешел на вы. — Крадетесь как… как злоумышленник. Еще и кусаетесь!
Его глаза метали молнии, он был взбешен, разъярен, разгневан. Алька, хоть и заревела сразу белугой, невольно им залюбовалась.
— Да что же это такое? — в отчаянии обращаясь к небесам, воскликнул Степан. — Что это за истерики? Езжайте домой, и там показывайте свой характер. У нас договор не подписан, работа не доделана, а она черт знает что мне здесь устраивает. Маскарад какой-то!
— Я сейчас успокоюсь и все объясню, — всхлипывая и икая, проблеяла Алевтина.
В ванной она долго высмаркивалась и отплевывалась. Остапов покачал головой. Его главным бичом была отчаянная скука. Он многое бы отдал, чтобы от нее избавиться, но никак не получалось. На заре его занятия бизнесом было, конечно, интересно. Но это было давно. Теперь же его жизнь была абсолютно размерена и удручающе однообразна.
У него была красавица-машина, которую он лелеял, прекрасная квартира, приходящая домработница, которая обеспечивала ему тот порядок, который ему нравился и к которому он привык. У него были красивые, умные, породистые женщины. Причем породу он ценил даже больше, чем красоту.
На тусовки он ходил только если этого не требовали дела, потому что там было тоскливо так, что сводило скулы. Каждое действие тусовщиков можно было предсказать заранее. Он знал, что эта светская дама страшно скупа, и ходит на вечеринки только для того, чтобы поесть самой и накормить свою псину, которая вместе с ней посещает все мероприятия. Знал, что этот журналист приходит, чтобы попить, причем то, что он пьет на халяву, никак не отражается на доброжелательности его репортажей о вечеринке. Знал, что эта дива сейчас будет пытаться эпатировать публику, совершенно не заботясь о том, что ее отец, депутат-демократ, от стыда за нее переворачивается в гробу. Тошно на душе было после всех этих фуршетов.