— А-а-а, ну тогда ладно. Пошли к поезду, а то я опоздаю, — и Алька решительным шагом двинулась на перрон.
Рослый и плечистый Огурцов суетливо бежал следом.
— Вот что, Рёва, ты должна составить словесный портрет этих бандюков, знаешь, как в милиции составляют. Фоторобот. И я бы тогда тебе помог их искать. Я бы приехал в Москву и искал бы их. Надо же тебя кому-то защитить.
Алька резко остановилась, и Иван с размаху врезался в ее монументальную спину. Она развернулась и смущенно пробормотала:
— Ну ты… спасибо тебе, Ванька, ты настоящий друг, — и неловко поцеловала его, тюкнувшись в щеку.
— Ты возвращайся поскорее, Рёва, а то мне без тебя труба, — прошептал Огурцов и залился краской. Как большинство светлокожих людей, он краснел мгновенно.
— Чего это тебе труба? — Алька кокетливо стрельнула взглядом в его сторону.
— Ну, в смысле на работе каюк будет, — Ванька вытер внезапно выступивший на лбу пот прихваченной в кафе салфеткой.
— Ааа, — протянула Алевтина разочарованно. — Если на работе каюк, тогда конечно.
Она надулась. Но не в ее характере было долго обижаться. И тряхнув головой, вдруг со всего маху ободряюще саданула Огурцова по спине: «Да скоро я, не дрейфь».
Тот от неожиданности дернулся, подался вперед, споткнулся и чуть не рухнул на асфальт. Алька остановила его, схватив за воротник. И, поставив на ноги, как ни в чем не бывало, продолжила:
— А если нет — значит, я устроилась в Москве. Я тогда тебя к себе заберу, договорюсь с Остаповым и заберу.
Ванька насторожился и равнодушно спросил:
— Что за гусь?
— Да он классный, мой новый начальник, я ему тоже все рассказала про преступников, а он не орал, не ругался, а обещал помочь.
— Молодой?
— Кто? Если ты про бандитов, то я не знаю.
— Да нет, — Ванька старательно не смотрел Алевтине в глаза. — Я про твоего шефа.
— Ну, — Алька закатила глаза в раздумье, — не так чтобы очень. Лет 40, а может больше.
— Короче, старик, — выдохнул с облегчением Огурцов.
— Сам ты старик, — обиделась за Остапова Алевтина. — Он знаешь какой?! Он красивый, нарядный и высокий. Волосы черные, глаза голубые, на лбу морщина. Как молодой Шон Коннери. Или даже лучше. Только картавит немного.
— Подумаешь — Шон Коннери… Влюбилась — так и говори. И вообще, иди, а то опоздаешь, вон твой поезд стоит уже.
— Сейчас как двину в лоб, будешь тогда знать «влюбилась», — зло сказала Алька, резко развернулась и пошла в свой вагон.
Огурцов ринулся было за ней, но остановился, засунул руки глубоко в карманы и с независимым видом, стараясь не оглядываться, двинулся с перрона.