И откуда взялся?
Откуда бы ни взялся, но ребенок был. И плакал.
— Я не обижу, честное слово…
Теперь плач доносился со стороны поля, отделявшего нас от города. И я решительно встала. Ребенок был. Я слышала.
— Ты где?
Рядом.
— Ты заблудился? Не бойся… я не причиню тебе вреда…
Я с трудом продралась через узкую полосу придорожного кустарника. Запоздало подумалось, что стоило бы на помощь позвать, все же втроем — на Ричарда я не рассчитывала — искать потерявшегося ребенка было бы проще, но не возвращаться же?
— Иди ко мне. Мы отвезем тебя домой… обещаю!
Я огляделась.
Поле… обыкновенное поле… пшеница волнами ходит, хотя ветра и нет. А она перекатывается, шелестит, кружит. Колосья тонкие касаются рук.
Щекотно.
И страшновато.
Вспомнилась история с упырем, и… и я ничего не знаю об этом мире.
— Эй…
Горло перехватило. Откуда здесь ребенку взяться? До города еще миль десять, как Тихон сказал, выбирая место для стоянки. Нет, если по полю, оно быстрее будет… и если ребенок есть, почему он не выходит?
— Ты где? — я сделала шаг назад.
Октоколесер возвышался серебристою громадиной и ныне гляделся родным, близким. Я ведь не убегаю. Я лишь позову на помощь. И если ребенок действительно заблудился… точнее, если это заблудился действительно ребенок, то мне помогут его отыскать и…
Я увидела ее.
Девочку в белом платьице.
Я готова была поклясться, что секунду тому не было ни ее, ни огромного валуна, на котором эта девочка сидела. Она забралась на камень, поджала коленки к груди, обняла себя…
— Эй, — я отступила.
Девочка мазнула ладонью по лицу и повернулась ко мне.
Я отчетливо видела личико ее, с чертами тонкими и изящными. Светлые волосы, заплетенные в две косички. И банты в этих косичках. И пышное платье из какой-то легкой ткани… и даже туфельки атласные, бисером расшитые.
Она была красива.
Слишком красива.
И платье это… мое всякий вид потеряло, хотя я и старалась быть с ним аккуратней… а она…
Девочка еще раз всхлипнула и уставилась на меня. Черные глаза. Яркие такие. Никогда не видела настолько ярких… и надо бы разглядеть поближе… если подойти, я пойму, человек ли она. Нет, конечно же человек.
Человеческий ребенок.
Она заблудилась.
Ей страшно.
Плачет.
Мое сознание словно бы раздвоилось. Одна часть меня требовала немедленно повернуться и бежать изо всех ног к октоколесеру, глядишь, и получится спастись от хитрой твари. Другая не находила в себе сил противиться наведенному желанию заглянуть в черные глаза.
И я шла.
Медленно.
С трудом переставляя ноги. И ноги эти не гнулись. Я чувствовала себя куклой, которую неведомый кукловод терпеливо и спокойно вел к цели.