— И как? — в голосе Ахмеда послышалась надежда.
— Увы, порадовать Вас нечем. Ходжаев — старый большевик, и человек, не вполне адекватно смотрящий на реальность, Вы уж простите. Не я его назначал. Видите ли, годы борьбы, противостояния с действующей властью — все это наложило на его личность не лучший отпечаток. Он крайне подозрителен, даже мнителен, всюду ему видятся подвох и предательство. И естественно, как только я заговорил с ним об этом, он стал кипятиться, бегать по кабинету, даже мне угрожать! Ни о каком освобождении и речи быть не может, увы…
— Что же делать? Ведь человека держат под стражей совершенно несправедливо и не предъявляя никаких обвинений!
— Вы спрашиваете меня как советского чиновника или как боевого офицера? Как чиновник я могу только развести руками, как офицер — рекомендую Вам сражаться до конца.
— Но… что это значит?
— Послушайте, ведь когда шли сюда, Вы рассматривали такой вариант развития событий?
— Ну…
— И что же, откажи я Вам, Вы, не солоно хлебавши, вернулись бы к своим и продолжили отираться по Бухаре, поедая финики и зажимая по углам басмаческих дочек?!
Ценаев покраснел, но Энвер говорил все громче, не давая ему опомниться.
— Так вот как боевой офицер я приказываю Вам сражаться! Вы видите несправедливость — и нет такой жертвы, на которую Вы бы не могли пойти, чтобы исправить ее. Освободите Савонина силой, но ни слова обо мне! Сами понимаете, если меня отправят после этого в отставку, то мы оба окажемся на скамье подсудимых. В противном случае я найду, что написать в Москву о халатности здешнего правительства. Вы прекрасно понимаете, что силой Вас не превзойдет даже весь Туркфронт. Так что-действуйте!
— Как я могу благодарить Вас?!
— Оставьте. Пока не за что. Мы теперь свои люди, так что сочтемся — думаю, нам предстоит долгая совместная работа, Вы мне очень нужны.
Когда Ценаев вышел из кабинета, Энвер вновь пригласил сюда Рейли.
— Ну как?
— Я восхищен Вашим маневром. Держу пари, Вы сами настроили Ходжаева против освобождения их командира?
— Мне не пришлось много трудиться, — Энвер лукаво отвел глаза. — Да и потом я был недалек от истины. Этот Ходжаев — он и правда сумасшедший. Ленин окружает себя такими в большом количестве, пользуясь тем, что ими, до поры до времени, легко управлять. Они и впрямь послушны и даже покладисты — в обман на пайку, которой не имели при царе. Но он упускает из внимания одну деталь — эти же люди могут повести себя крайне непредсказуемо уже завтра, стоит чуть-чуть измениться обстоятельствам. Они ведь сумасшедшие, о каком самоконтроле может идти речь?